Эридан. Рассказы
Шрифт:
***
Через неделю встречаю в лесу чужака и прячусь в тот миг, когда он пытается навести на меня объектив. Любопытство мешает дать дёру – впервые вижу человека так близко. Забираюсь на дерево и из-под густых ветвей наблюдаю за ним. Он пытается понять, куда я делась. Так и не сообразив, подаёт голос:
– Ау!
Как же! Видали таких? Сейчас я поверю, что ты заблудился, и брошусь тебе на подмогу. Сижу тихо, не шевелюсь. Троллей, как назло, нет поблизости, чтобы спугнуть его.
– Где
Да вот же я, прямо над твоей головой. Если бы не злополучный хвост, кинула бы тебе в маковку шишку, да покрупней.
– Не бойся, я не причиню тебе зла!
Сестра говорит, что с этих слов обычно и начинаются неприятности. Обмануть меня пытается.
– Я слышал, что вы – духи гор… – говорит он. – Когда увидел тебя у водопада, глазам своим не поверил. Все подумали, что это театрализованное представление, а я решил тебя разыскать.
«Чтобы оторвать мне хвост и увезти в свой человечий мир? – мысленно отвечаю я ему. – Нет уж, не на ту напал».
– Я не трону тебя, – убеждает он меня. – Даю тебе слово Андерса.
– Кто такой Андерс? – спрашиваю я.
– Это моё имя, – он запрокидывает голову, догадавшись, что я прячусь в ветках. – Спускайся.
– Убери фотоаппарат.
– Хорошо, – он послушно убирает устройство в рюкзак. – Вот, смотри, у меня ничего нет.
– Ты точно держишь слово? – сомневаюсь я.
– Разумеется, – кивает Андерс.
Я спускаюсь и замираю у дерева, готовая сорваться в бег, если он сделает хоть одно движение. Но он стоит, точно заворожённый, и смотрит на меня. У него яркие тёмные глаза и оливковая кожа. Он выше меня на целую голову и крупней раза в два.
– Как тебя зовут? – спрашивает он.
– Хюль.
Он широко улыбается – так, что видны зубы, – и медленно протягивает ладонь.
– В наших краях этим жестом скрепляют дружбу.
Кивнув, я осторожно подаю руку. Он берёт её и придвигается ближе. Вдруг резко дёргает меня за хвост. Вскрикнув от сильной боли, я теряю сознание и… память.
***
Ноги ведут к заливу. Надо отыскать рыболовецкий траулер. Выбегаю к причалу, озираюсь – вот он! Андерс стоит на палубе и перебирает сети. Лицо довольное, значит, улов сегодня хороший.
– Андерс! – кричу я. – Я вспомнила! Вспомнила!
Он испуганно вздрагивает и выпускает из рук снасти. Рыба бьёт плавниками, выпрыгивая из сетей, и извивается – чешуя сверкает на солнце, а муж хмуро смотрит на меня. Я подхожу ближе.
– Что ты вспомнила, Кэролайн?
– Вспомнила, откуда я родом! Мне снился сон, в нём были леса, горы, водопады и высоченные скалы… Я родилась на северо-западе, Андерс!
– Кэри, это всего лишь сон, – он переводит дух и тут же успокаивается; хмурая морщина, прорезавшая было лоб, разглаживается.
Я готова расплакаться, как ребёнок.
– Почему ты не веришь мне, Андерс?
– Потому что ты выдумщица, Кэри. С кем
– С тётушкой Анне…
– Будет лучше, если ты пойдёшь домой.
Я покорно шагаю прочь – от залива до дома десять минут ходу. Иду, меняя переулки, до тех пор, пока не встречаюсь в одном из них с крыльцом без перил и тёмной дубовой дверью. Поднимаюсь по узкой лестнице и открываю вторую дверь, за которой прячется плита с умывальником и горка детских башмачков.
– Я вернулась! – звонко кричу я, и навстречу мне выбегают Уле и Грете.
Шестилетний Уле похож на меня – такой же хрупкий и золотоволосый, а его старшая сестра-погодка Грете – копия Андерса. У неё румяные круглые щёчки и яркие глаза.
– Мама, – кричат они, – мы поедем в сказочные горы? Туда, где ты родилась?
– Нет, – грустно отвечаю я. – Я ошиблась, мои родные… Мы отправимся в зоопарк.
– А ты приготовишь туманный кисель? – спрашивает Грете, и я улыбаюсь ей.
– Конечно, дорогая. Только наберу побольше тумана из окна.
Распахиваю ставни и делаю вид, что собираю в ковш воздух, а после накрываю посудину крышкой и ставлю на плиту.
– А теперь марш в комнату, – приказываю я. – Волшебный кисель требует тишины!
Они несутся наперегонки в детскую, а я достаю из холодильника молоко и крахмал из шкафчика.
***
В зоопарк мы идём вчетвером: я, дети и тётушка Анне. Загоны с животными источают запах тоски и испражнений. В глазах обитателей – покорное бесчувствие. Утраченная свобода больше не манит их, а пятиметровая клеть с кормушкой и охапкой сена заменяет лес. Они не плачут, не о чем. Большинство рождены в неволе, и потому у них пустые глаза.
Я подхожу к лисьему вольеру и вижу равнодушную стайку облезлых зверей. Одна из лисиц подходит ко мне и изучающе смотрит через решётку. Я присаживаюсь на корточки. Мы встречаемся взглядами. Из-за спины вдруг появляются лисята – два бурых комочка на нетвердых ногах.
– Мама, – трогают меня Грете и Уле, – смотри, детёныши!
– Пойдёмте отсюда! – я вскакиваю, точно ужаленная. – Прочь из этого места! Никогда, слышите, никогда мы не вернёмся сюда!
– Почему, Кэри? – тётушка Анне с опаской глядит на меня; нет, я не рехнулась.
– Животные должны быть на свободе!
Взяв за руки Уле и Грете, увожу их. Они ещё маленькие и не понимают. Им кажется, что я отказываю им в развлечении, но я неумолима.
«Запомните, дети, – беззвучно шепчу я, глотая слёзы. – Право на свободу имеют все. Нельзя отнять её у живого существа».
***
Теперь я помню. И с грустной улыбкой киваю троллям, которые окружили меня туманной стайкой.
– Хюль…
– Нет, – отвечаю я им. – Я рождена в неволе. Далеко-далеко отсюда. Там нет гор.