Эрика
Шрифт:
— А мать? Каково ей будет получить на меня похоронку? А сестра?
— Так ты сам говорил, что у вас с матерью разлад был. Ей не большой удар будет, да и сестра твоя с ней живет, успокоит. Не бойся. Печать у тебя есть. Напиши: «Геройски погиб в бою…»
— А подпись? — почти согласился Широбоков.
— Да любую, неразборчивую…
Прошло много лет, и теперь Широбоков — Спиридонов понадобился Попову. «Могу и рассказать где–нибудь о нем… прощай тогда его карьера. Вот он мне и отпустит бандюгу дня на три, чтобы убрать князя. А там я этого бандюгу самого прикончу. Кто его будет искать? — думал Попов. — Этого уберу, — продолжал он строить планы, — а с девчонкой справлюсь
* * *
Николай сидел над докторской диссертацией. Она удивительно легко писалась. У него было такое чувство, что его Любовь незримо присутствует здесь, стоит лишь протянуть руку — и дотронешься до Нее рукой. Как он смеялся в студенческие годы над влюбленными! Он, к которому девчонки буквально липли, говорил: «Никакой любви нет. Стоит поменять девушку, в которую ты влюблен, на другую хотя бы на одну ночь — и любовь развеется, как дым». «Клин клином вышибают». «Это самовнушение». «Одна нравится больше и дольше, другая меньше. Но все женщины одинаковые». «А жениться надо на удобной».
Его обзывали циником и пошляком. Он же считал себя просто мужчиной. Иногда он возмущался:
— Да пошли вы, монахи, ко всем чертям. Я не тронул ни одной девушки. А женщинам иду навстречу. Чего хочет женщина, того хочет Бог. А если вы им отказываете в ласке, то вы и не мужчины вовсе. Я же не женат! Мне нужно подыскать подругу жизни. Пока вы о них болтаете, как кумушки, я их люблю, и они меня тоже.
— Погоди. Женит тебя какая–нибудь на себе — и кончится твоя воля, — сказал ему приятель, но Николай продолжал наслаждаться свободой. Ему нравились все женщины, и особенно те, которых он еще не знал. А в глубине душе он, конечно, мечтал о девушке возвышенной и благородной. И вот он неожиданно нашел свой идеал. И теперь, вслед за Пушкиным, готов был повторять: «Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». Он был счастлив. И готов был круто изменить свою судьбу. «Докторскую я могу и здесь, на периферии, защитить. Останусь, женюсь. Она будет сопровождать меня в экспедициях. Заочно закончит институт». Николай готов был все поставить на карту. Он писал и смотрел на часы. Вечер он с Ириной проведет в ресторане. А встретятся они, как прежде, у почты. Работники фабрики ресторанов не посещали, поэтому Эрика приходила туда без страха. Как раз сегодня он хотел с ней объясниться и предложить руку и сердце. Конечно, придется ждать до ее совершеннолетия, но это выпадало на конец сезона геологической экспедиции, к его возвращению из экспедиции. Он уже видел ее в подвенечном платье.
* * *
Эрика сидела в скверике на скамейке, освещенная солнцем, и Николай пожалел, что он не художник. Он так и сказал ей, взяв за руку. Она улыбнулась и ответила:
— А у меня есть мои портреты. У нас знакомый художник, друг семьи, он меня много раз рисовал.
— Какой художник? Разве у тебя есть смья? Я ничего не понял. Ты же живешь в общежитии? Значит, ты сирота? — спросил Николай.
— Да, в общежитии, но я не сирота.
— Ты же выросла в детском доме?
— Конечно. Я тебе говорила.
— А какой семье этот художник друг? — удивился Николай.
Эрика молчала. Если рассказывать, то все. И тогда он
— Ты что–то не договариваешь, расскажи мне все. Я люблю тебя, и все, что касается тебя, приму так, как воспринимаешь это ты.
— Я ничего от тебя не скрываю. Просто все так запутано по чужой воле, что это никому не интересно. Ты не поймешь, как и все. Я расскажу. Только после этого сразу сама уйду от тебя раз и навсегда. Я не смогу выдержать, когда ты меня оставишь. Я уйду первая, — сказала Эрика со слезами на пушистых ресницах.
— Да что же такого можешь ты мне рассказать? — удивился Николай. — Меня ничем не напугаешь.
Эрика встала и сказала:
— Пойдем в другое место, а то нас здесь могут услышать. — Она осмотрелась, направилась в дальний угол сквера и стала говорить:
— Ты думаешь я Ирина? А я Эрика. Я Эрика Фонрен, и в школе меня дразнили «фон баронесса». А бароны, до революции, были кровопийцы. Когда мне в приюте выдали документ, в фамилии уже не было «фон», имя Эрика мне поменяли на Ирину.
Николай пытался что–то сказать, но Эрика прервала его:
— Молчи и ни о чем не спрашивай. Я все расскажу сама, и ты поймешь, что мы с тобой не пара. Я тоже «враг народа» — она рассказала все о себе, о матери, об отце, отчиме. Николай ни разу не перебил ее. А когда она замолчала, он взял ее за руку и сказал:
— Мне надо это все переварить. Чудовищно! Как я всего этого не знал. Я сам раньше презирал таких людей. Эрика, какое прекрасное имя! Почему ты мне его сразу не назвала. Покажешь мне рисунки вашего художника? Кстати, у меня родная тетка живет здесь в бараках, на вечном поселении. Ее зовут Мария Ивановна Володарская. Муж ее тоже художник.
— Она теперь графиня. А была княжна! Я ее знаю. Это Мария Ивановна, и она как раз жена того самого художника. — И добавила: — Мы с тобой, выходит, одного сословия. Ты хоть знаешь, что это за слово — «сословие»?
— Подожди. Я ничего не понимаю. Давай сначала, — предложил Николай. — У меня к тетке посылка. Там ее архив… Что с тобой, Ирина… нет, Эрика? Я тебя так буду звать. Милая, у тебя волшебное имя. Пойдем в ресторан, я ужасно проголодался. Там поговорим.
— Ну, ты иди ешь, а я пойду домой, — холодно сказала Эрика.
— Нет. Ты меня не поняла. Я тебя никуда не отпущу. Я хочу на тебе жениться. На тебе, а не на твоем имени или фамилии. Сегодня же пойду к твоей матери и попрошу твоей руки.
— Что ты! — вскочила Эрика со скамейки. — Не смей! А то вообще больше не увидишь меня.
— Почему? — удивился Николай.
— Потому, — ответила она. — Ты не знаешь ничего. Надо молчать, пока ты не вернешься из экспедиции. Никто ничего не должен знать. Я не хочу насмешек. И не смей рассказывать Марии Ивановне!
— Ну хорошо. Я согласен на твое условие. Так ты выйдешь за меня замуж, учитывая, что мы не поедем жить в Москву, а будем здесь жить? Я готов на все ради тебя.
— Да, — прошептала Эрика.
— Спасибо, — поцеловал он ее и сказал: — Нам скоро предстоит разлука, на долгих три месяца. Я хотел бы… Ты не побоишься остаться со мной на всю ночь перед моим отъездом? Мы бываем вместе только днем, да и то ненадолго. Посидишь со мною? Это будет в субботу. Потому что в воскресенье на следующий день у меня не будет ни секунды времени. Надо проверить снаряжение, поговорить с набранными рабочими. У нас ответственная экспедиция. А в понедельник я приеду в перерыв к проходной фабрики на одну минуту — проститься. Хорошо? Поверь мне, я не злодей, я люблю тебя.