Эрина

Сапожников Борис Владимирович

Молодой человек в этот момент понял, что хоть и не мертв сейчас, но на самом деле его уже нет среди живых. Он закрыл глаза, сложил руки и принялся читать молитву. Главное, успеть прочесть ее до того, как самолет врежется в землю.

Генерал-майору Кулеше его самолет казался хромым калекой. Он припадал на одно крыло, его приходилось выравнивать судорожными рывками рычага. Мотор так и норовил заглохнуть - из-под капота сыпались искры. Пропеллер вертелся с перебоями - и они случались все чаще. Но аэроплан продолжал полет, не смотря ни на что.

Долетев до аэродрома, который видел через багровую пелену, застящую глаза, Кулеша начал медленно заходить на посадку. Мимо всех взлетно-посадочных полос, прямо на заросшее аккуратно подстриженной травой

поле. В полосы бы он сейчас все равно ни за что не попал. Теперь уже нельзя было резко поддергивать рычаг, чтобы выровнять самолет, надо было работать плавнее.

Шасси, что самое удивительное, вышли легко, без проблем. Аэроплан ударился о землю, побежал по ней. Кулеша выключил мотор. Тот рявкнул цепным псом, пропеллер притормозил и остановился, очень быстро. И это напугало Кулешу куда сильнее всех альбионцев вместе взятых. Он ведь мог точно так же замереть и в воздухе, на высоте нескольких тысяч метров. А планировать с таких небес очень тяжело, даже если забыть о боли, терзающей все его тело.

Самолет пробежался по траве - и остановился. Вот тогда-то боль навалилась на него стопудовым грузом. Кулеша, собравшись с силами, откинул стеклянный колпак кабины, буквально вывалился из аэроплана. На руки подбежавшим техникам и медикам.

Последние, у которых было много работы, тут же уложили израненного генерал-майора на носилки и бегом понеслись к зданию лазарета.

Генерал-лейтенант Штернберг не видел потрясающего воздушного боя, у него было свои задачи. Вот уже в третий раз он поднимал свой штурмовик в небо. Техники меняли батареи, снаряжали патронами и снарядами его пушки и пулеметы. Бортстрелок же поступал проще. Он снимал с аппарели свой пулемет и менял его принесенный аэродромной обслугой.

На земле, пока штурмовик готовили к новому взлету, Штернберг принимал доклады о ходе воздушного боя. Он развивался вполне закономерно, однако при таком ходе операции до штаба Литтенхайма, который, безусловно, был главной вражеской целью, доберется слишком много бомбардировщиков, чего допустить было нельзя. Однако что еще сделать, генерал-лейтенант не знал. Все силы были задействованы. Все самолеты подняты в воздух. Все имеющиеся мощности, как привезенные с собой, так и захваченные уже тут, работают с полной отдачей, ремонтируя аэропланы и сотнями в минуту штампуя новые патроны и снаряды. И пускай сначала все пули в лентах и коробах были трассирующими, чтобы обеспечить максимальные повреждения врагу, то теперь дай бог каждая десятая была такой, чтобы пилоты могли хотя бы видеть, куда стреляют.

– Самолет готов?
– нервно спросил он у старшего техника, скидывая на руки адъютанту листы с очередным отчетом.

– Так точно, - кивнул тот.
– Но долго птичка не протянет. Заплата на заплате. Стволы вразнос пошли. Двигатель - тоже. Еще только или два поднимется в небо, а потом я уже ни за что не поручусь.

– Готовь мне новый штурмовик, - махнул ему генерал-лейтенант уже из кабины, - пилотов у нас все равно меньше, чем машин.

– Слушаюсь, - молодцевато козырнул старший техник.

Преимущество штернов в воздухе росло. Альбионцам приходилось пролетать все большее расстояния, чтобы достичь места воздушного боя. В то время, как штерны наоборот, едва взлетев, попадали через пять минут в самую мясорубку. Считай, что и не выходили из боя. "Летающие крепости", число которых неумолимо сокращалось, не бомбили даже промежуточные аэродромы, откуда поднимались в небо аэропланы штернов. Берегли смертоносный груз для главной цели.

Штурмовики наносили страшный урон бомбардировщикам Альбиона. Они налетали, когда большая часть истребительного прикрытия возвращалась на базу, и "Летающим крепостям" приходилось обороняться своими силами. Это было самое страшное время для бомбардировщиков. Пулеметы захлебывались, поливая врага изо всех стволов. Могучие "Летающие крепости" - гроза кораблей, броненосных батарей и укрепрайонов, могли уничтожить любой истребитель или штурмовик одной очередью

из авиапушек с пулеметами. Но без истребительного прикрытия эти неповоротливые махины были слишком уязвимы для шустрых аэропланов, потому что были лишены возможности маневра, полагаясь только на пулеметы и пушки. А к ним оставалось все меньше патронов и снарядов, ведь пополнять их было негде. Тут уже и построения, при которых одни бомбардировщики прикрывают другие, превращая сам воздух вокруг них в огненное облако, не спасали. Истребители и штурмовики прорывались через эту завесу, обстреливая "Летающие крепости", многие из которых уже едва держались в небе. Молчали двигатели, стояли пропеллеры, но тяжелые самолеты летели дальше, чтобы сбросить свой смертоносный груз на головы проклятых штернов.

– Доклад, - запросил в очередной раз бригадир Гилмур.

Ему отчаянно не хотелось делать этого, слишком уж било по нервам число потерь. Услышав цифры, Гилмур выругался сквозь зубы. Слишком много гибнет самолетов. А ведь они еще не добрались до главных зенитных батарей штернов, защищающих их основную цель - ставку Литтенхайма со всем его штабом. И ведь именно тогда, по расчетам тактиков, составлявших план операции, должны были начаться основные потери армады. Этих бы умников сюда, под пули и снаряды штерновских истребителей со штурмовиками, живо придумали б что-то поумнее.

Штернберг зашел на очередную цель. Он только что сменил самолет на новенький, только что подготовленный техниками. Штурмовик идеально слушался руля, пушки и пулеметы били намного точнее. Он вскрыл сильно поврежденный бомбардировщик, лишившийся обеих верхних турелей - стеклянные купола были залиты кровью, - словно консервную банку. Оторвалось одно крыло, самолет покачнулся и начал падать. Штернберг тут же направил свою машину в образовавшуюся прореху, тут же открыв огонь. Пули пробили стеклянный колпак кабины, изрешетив пилотов и стрелка из спаренных носовых пушек чудовищного для авиации калибра - двадцать миллиметров. Попадать под такие не хотелось никому, а потому мало кто решался заходить к "Летающим крепостям" спереди. И только самые отчаянные, среди которых, правда, Штернберг себя никогда не числил до сих пор, отваживались на подобный маневр. Но сейчас генерал-лейтенант просто перестал узнавать себя. Куда только делся расчетливый и спокойный пилот, всегда точно знающий, у которого весь полет разбит на интервалы и действия привязаны к этим выверенным едва ли не до секунды. Штернберг будто снова стал тем молодым летчиком, каким был в прошлом, едва выпустившись из летного училища. Рисковым пилотом пикировщика.

Он и сейчас рисковал. Рисковал отчаянно. Наверное, даже в юности себе не позволял ничего подобного. Он коршуном падал на бомбардировщики, поливая их длинными очередями. Пусть те и были прочны, но против подобного натиска выстоять не могли. Его самолет получал попадания. Страшнее всего пришлось, когда пуля по касательной царапнула колпак кабины, осыпав пилота со стрелком веером осколков. Штернберг выругался сквозь зубы и выдернул один из щеки. По лицу и шее потекла кровь.

Еще одна цель. Куда опасней предыдущих. Ибо обе верхних турели у него целы. Они, как по команде, развернулись к нему, открыли огонь. Штернберг бросил тяжелый самолет прочь от трассирующих очередей. Сам нажал на гашетку. Пулеметы выплюнули пламя выстрелов, проследить их было несложно, не смотря на то, что трассирующих пуль в лентах уже почти не имелось. Вечерело, солнце клонилось к закату, и вспышки трассеров виднелись очень хорошо. Даже где-то красиво.

Штернберг отмахнулся от глупых мыслей, стер кровь с лица. Одна из турелей замолчала. Пули изрешетили колпак, превратив стрелка в красное месиво. Зато второй отомстил за него по полной. Штурмовик затрясся от попаданий. Но это не остановило Штернберга. Продолжая заход, не смотря ни на что. Длинная очередь прошила и вторую кабину турели, оставив бомбардировщик практически беззащитным сверху. Но и после этого он не отпустил. Пули прошили фюзеляж и руль "Летающей крепости". Теперь он точно беззащитен.