Эринкаль
Шрифт:
Глава 11
Проснувшись, я не сразу открыл глаза. Просто восхитительно лежать под одеялом на теплой мягкой кровати и ни о чем не думать! Вот только не думать у меня получалось не так уж и долго, а когда мысли все же навалились всем скопом, стало не до расслабления. Подскочив, я как обычно поморщился от резкой боли и замер, настороженно осматриваясь. Нет, я конечно же помнил где нахожусь, почему и как тут оказался, вот только осторожность еще никому не мешала.
Комната, как я и предполагал, была пуста, не считая меня, разумеется. На окнах развевались легкие летние занавесочки приятного желтого
Кровать стояла ровно посередине, чуть ближе к противоположной от входа стене и была приукрашена огромным никчемным балдахином. Отойдя к окну, я расслабленно прислонился к холодной каменной стене и принялся осматриваться дальше. С левой стороны от входа стоял одинокий стул, странной изогнутой формы. Он был выполнен в виде кленового листа, причем каждая прожилка, словно живая проявлялась на теплого цвета древесине. С правой возвышался гигантский шкаф, полностью распространившийся в углу. Интересно, кому только нужен подобный монстр? Дальше по стене, немного не доходя до окна, притулился чуть скособоченный трухлявый стол, еле стоящий на тоненьких фигурных ножках, почему-то пяти. На столе почти ничего не было, кроме старой заляпанной чернильницы и нескольких чистых листов бумаги, что я проверил единственным брошенным в ту сторону взглядом.
Обернувшись в другую сторону, я снова чуть задержал глаза на привлекательном стуле, стоял бы он поближе, обязательно опробовал, и внимательно всмотрелся в висящую за кроватью картину, поскольку ничто больше не могло развлечь усталое сознание.
Рама была небольшой, что удивительно, учитывая все остальное, без всевозможных изысков принятых в оформлении. Самая обыкновенная древесина аккуратно порезана лентами и выложена по краям холста. Само же творение неизвестного автора, не оставившего потомкам подписи, меня почти не заинтересовало. В бытность ребенком, я часто посещал дворцовые галереи, их у нас, как ни странно, было три. В основной, самой богатой и посещаемой были представлены работы известных мастеров, достойные художники требовали достойных затрат, а потому, под их работы отводилось семь обширных залов.
Вторая галерея была семейной. Туда напротив не допускались посторонние, поскольку никому кроме потомков не интересны лики давно сгинувших предков. И третья — самая интересная на мой взгляд — стихийная. Картины здесь не были подобраны специально, не имелось тематического путеводителя и даже оформление у некоторых хромало на все конечности, но все же… не знаю почему, но именно в эту галерею я ходил чаще всего. Конечно, не все картины имели художественную ценность, зато стиль и качество имели точно. Наверное, меня туда тянуло еще и потому, что история попадания в дом почти каждого произведения мне была доподлинно известна.
К примеру, одна картина, написанная молоденькой девушкой, не имевшей даже зачатков профессионального образования, но оттого не менее прекрасно обращающейся с палитрой. Изображение жеребца приглянулось мне на центральной площади провинциального человеческого городка, название которого я выпустил из головы почти
Еще одна картина попала к отцу через нескольких перекупщиков, потому автора определить так и не удалось, зато изображение цепляло душу. На холсте словно живые предстали горы. Пологие, покрытие зеленью с левой стороны и отвесные каменистые с правой. Между ними располагалось озеро. Тишь прозрачной воды не нарушал даже легкий ветерок, отчего отраженные в нем горы казались еще прекраснее. Или, может быть, так казалось оттого, что в отражении не было симметрии. Горы словно перемешались, стали более органичны и даже снежные вершины казались ближе и доступнее. В общем, в той галерее каждое полотно было со своей историей, что само по себе и привлекательно.
Вновь вернувшись в настоящее, я чуть более внимательно всмотрелся в холст перед собой. В нем и на второй раз не было ничего особенного. Напротив, теперь я отчетливо видел, что кое-где мазки некрасиво перекрывают друг друга, тень от одного из канделябров смещена под невозможным углом, а девушка, взятая за основу, не так стройна, как оказалось к окончанию работы. Фигура явно была доработана уже после высыхания изначального варианта, отчего и образовался контур, не слишком бросающийся в глаза, зато прекрасно видный при вглядывании. Но все же, что-то в манере письма было такое приятное, наивное даже, что общее впечатление скорее ладное.
От любования, меня отвлек легкий шорох шагов и тихий скрип открываемой двери. Повернувшись на звук, я с удивлением наблюдал за маленькой девочкой, проскальзывающей внутрь. Осмотрев комнату, ребенок чуть нахмурился и, наконец, заметил меня, стоящего за кроватью. На лице малышки лет пяти отразилось сначала удивление, потом нерешительность и лишь напоследок восторг, отчего личико медленно вспыхнуло, позволив заметить лишь секунду колебания. Помявшись на пороге, видимо ожидая моего приглашения, девочка все-таки решила быть смелее и, припрыгивая, двинулась ко мне. Почему-то начинать разговор посетительница не спешила, я же, как ни пытался, так и не смог выдавить ни слова. Нет, какие-то изменения с момента снятия уздечки точно произошли и я их явно чувствовал, вот только она, по всей видимости, так долго была частью меня, что и последствия не испарились моментально. Ладно, чего мне стоит подождать?
С легкой улыбкой, я обошел кровать и, приблизившись к ребенку, уселся на краешек ложа, чуть склоняясь к посетительнице.
— Привет, — выдавила она, — ты кто? — Я осторожно пожал плечами, стараясь не шевелиться слишком резко.
— Ты не будешь со мной разговаривать? — Девочка вновь сморщила носик, повернув голову чуть на бок и внимательно разглядывая мое лицо.
— Аааа! — Наконец выдала малышка. — Я поняла, ты не хочешь разговаривать потому, что мы не знакомы. Мама всегда говорит, что с незнакомыми разговаривать нельзя, вот! — Девочка протянула вперед руку, причем делая это по-мужски и веско добавила. — Меня зовут Корделия, только все почему-то сокращают до Делии. А тебя как?