Эркюль Пуаро
Шрифт:
– Это была ее теория или она что-то знала?
– Думаю, что только теория. Насколько я понимаю по опыту моих расследований, – миссис Оливер подчеркнула последнее слово, – когда люди слышат, что кто-то из их не очень близких знакомых внезапно заболевает или консультируется у врача, они всегда считают, что это рак. Впрочем, люди и о себе часто так думают. Кто-то еще – не могу разобрать фамилию, вроде бы начинается на «Т» – сказал, что рак якобы был у мужа. Генерал и его жена очень переживали, обсудили это друг с другом и решили покончить с собой.
– Печально и романтично, – заметил Пуаро.
– Да, но я не думаю, что это
– Они придумывают объяснения известных им фактов, – сказал Пуаро. – Допустим, им известно, что кто-то ездил в Лондон консультироваться с врачом или провел некоторое время в больнице...
– Да, – подхватила миссис Оливер. – А когда они говорят об этом позже, то сами придумывают объяснение. От этого мало пользы.
– Вовсе нет, – возразил Пуаро. – Вы были правы насчет слонов. Важно знать определенные факты, застрявшие в памяти людей, хотя сами они могут не понимать, что эти факты означают, каковы их причины и к чему они ведут. На основе воспоминаний у них возникают теории супружеской измены, болезни, ревности, самоубийства по уговору – все предположения, о которых вы упоминали. Нам предстоит выяснить, насколько вероятны эти теории.
– Людям нравится говорить о прошлом, – сказала миссис Оливер. – Они говорят о давних событиях больше, чем о происшедшем год назад или происходящем теперь. Это как бы возвращает им ушедшее время. Конечно, они заодно сообщают массу абсолютно ненужных сведений. Поэтому вряд ли я добилась полезных результатов.
– Вы не должны так думать, – покачал головой Пуаро. – Я уверен, что некоторые вещи в вашей очаровательной записной книжечке имеют отношение к той давней трагедии. В результате моих расспросов я выяснил, что эти две смерти остаются для полиции полнейшей тайной. Рейвенскрофты казались любящей парой, вроде бы не было никаких сплетен и слухов относительно каких-то осложнений между ними на сексуальной почве, никто из них не был настолько болен, чтобы лишить себя жизни. Разумеется, я говорю лишь о времени, непосредственно предшествовавшем трагедии. Но ведь существовали и более ранние периоды.
– Я знаю, что вы имеете в виду, – кивнула миссис Оливер, – и слышала кое-что об этом от моей старой няни. Возможно, она уже дожила до ста лет, хотя, по-моему, ей около восьмидесяти. Я помню ее с детских лет. Она часто рассказывала мне о людях, служивших за рубежом – в Индии, Египте, Сиаме, Гонконге и других местах.
– Что-нибудь вас заинтересовало?
– Да. Няня упоминала о какой-то трагедии. Правда, я не уверена, что речь шла о Рейвенскрофтах, так как она путает имена и события. Дело касалось душевной болезни сестры не то какого-то генерала, не то его жены. Якобы она по нескольку лет проводила в психиатрической больнице, потому что то ли убила, то ли пыталась убить своих детей. Потом она как будто вылечилась и уехала к родственникам в Египет или Малайю. Но затем случилась еще одна трагедия, тоже связанная с детьми, которую вроде бы замяли. Но я подумала, не было ли в семье генерала Рейвенскрофта или его жены психических заболеваний. Не обязательно это родная сестра – возможно, кузина. Но мне это показалось перспективной линией расследования.
– Да, – задумчиво произнес Пуаро. – Бывает, что какое-то несчастье, коренящееся в далеком прошлом, вновь дает о себе знать. Кто-то напомнил мне поговорку: «У
– Конечно, – продолжала миссис Оливер, – старая миссис Мэтчем могла многое перепутать. Но, возможно, это как-то связано с тем, что говорила мне та ужасная женщина на литературном завтраке.
– Когда она просила вас узнать...
– Узнать у моей крестницы, кто из ее родителей убил другого.
– Она думала, что девушка может это знать?
– Ну, такое достаточно вероятно. Конечно, во время трагедии от Селии многое скрывали, но ей могли быть известны обстоятельства в жизни родителей, способные объяснить, кто из них скорее всего виновен в убийстве, хотя она, по-видимому, никому об этом не упоминала.
– Вы говорите, что эта женщина – миссис...
– Опять забыла ее фамилию – Бертон и еще что-то там. Она сказала, что у ее сына есть подруга, на которой он собирается жениться. Естественно, ей хотелось знать, есть ли в семье будущей невестки преступники или наследственные психические заболевания. Возможно, она полагала, что если мать Селии убила отца, то ее сыну не следует на ней жениться, а если наоборот, то это не так страшно.
– Вы имеете в виду, что она считает, будто наследственность передается только по женской линии?
– Ну, эта миссис Бертон думает, что много знает, но в действительности она не слишком-то умна, – ответила миссис Оливер. – Вы бы сразу это поняли, если бы были женщиной.
– Интересная точка зрения, – заметил Пуаро. Он вздохнул. – Нам еще нужно многое сделать.
– У меня есть еще одна случайная информация, правда из вторых рук. Якобы кто-то сказал: «Рейвенскрофты? Это не та пара, которая усыновила ребенка, когда один из их детей умер в Малайе? Потом мать ребенка потребовала его назад и обратилась в суд. Но суд решил, что Рейвенскрофты имеют право на опеку, и мать попыталась похитить ребенка».
– Я предпочитаю более простые моменты, вытекающие из вашего сообщения, – сказал Пуаро.
– А именно?
– Парики. Четыре парика.
– Ну, – промолвила миссис Оливер, – мне это тоже показалось интересным, хотя не знаю почему. Вроде бы это ничего не значит. То же касается и версии с душевной болезнью. Всегда есть люди, которых держат в сумасшедшем доме, потому что они убили своего или чужого ребенка без всякой причины. Не понимаю, почему генералу и леди Рейвенскрофт могло понадобиться убивать себя из-за этого.
– Если только таким душевнобольным не был один из них, – заметил Пуаро.
– Вы имеете в виду, что генерал Рейвенскрофт мог убить ребенка – возможно, незаконнорожденного ребенка жены или своего собственного? По-моему, это чересчур мелодраматично. Или, может быть, леди Рейвенскрофт убила своего ребенка или ребенка мужа.
– Едва ли, – отозвался Пуаро. – Обычно люди таковы, какими кажутся.
– Вы хотите сказать...
– Они казались счастливой и дружной парой. Вроде бы у них не было никаких серьезных заболеваний, если не считать предположений об операции и поездке в Лондон для консультации с медицинским авторитетом по поводу рака, лейкемии или чего-то столь же фатального. Все это, конечно, возможно, но не слишком вероятно. По какой-то причине эти двое не захотели больше жить. По какой же?