Ермак. Начало
Шрифт:
Увидев на земле тело афганца с почти отрубленной головой и дёргающимися в последних конвульсиях руками и ногами, я тогда также упал на колени и мой завтрак, и вчерашний ужин в один миг оказались в горячей пыли. Я даже не заметил, как ко мне подбежали двое страхующих меня ребят из группы и потащили ближе к глинобитной стене, ограждающей дом, чтобы не попасть под возможный огонь 'душманов'. А ведь на тот момент у меня уже было большое личное кладбище уничтоженных снайперским огнём 'духов' и две боевые медали.
Оставалось ещё около десятка хунхузов, которые как я понял, хотели угнать станичный войсковой табун. Этому надо было помешать. Являясь жителем другой эпохи, но в тоже время потомственным казаком, я знал, что значит строевой конь для казака, и насколько он казаку дорог.
Пробираясь по оврагу, я прикидывал, что уже могли сделать бандиты с табуном. Хунхузов осталось человек десять, а табун большой. Я бы на месте китайцев разделил бы табун на несколько частей и перегонял бы через Амур в нескольких местах одновременно. До станицы не так уж и далеко, и скоро казаки предупрежденные Ромкой с Петрухой будут здесь.
'Торопиться надо китаёзам! Торопиться!' - думал я, осторожно выбираясь из оврага и осматриваясь по сторонам.
Как я и предполагал, группа бандитов из четверых всадников гнала косяк коней голов в двадцать к Амуру.
– К Песчаной косе идут на Амуре, - тихо прошелестело в голове голосом Тимохи.
– О! Тимоха, очнулся!
– Ага! А где остальные хунхузы из оврага?
– Наверное, в аду горячие сковороды лижут. Или Будде докладывают о своей грешной жизни.
– Ваше благородие...
– начал было Тимоха, но я перебил его.
– Так, Тимоха, давай без чинопочитания. Ты и я теперь одно целое. И как я думаю - на всю оставшуюся жизнь, если сегодня выживем. Поэтому, ты будешь Тимохой, а меня зови - Ермак, мне так привычно.
– Хорошо, Ермак. А что дальше делать будем?
– Для начала сориентируй меня на местности.
Тимоха начал рассказывать, и я всё больше узнавал окружающую местность:
– Китайцы коней к Песчаной косе у острова на Амуре гонят. Там пологий спуск к воде и мелко в этом году. Они там и переправились на наш берег. До косы чуть более версты будет. Лощина, в которой остальные хунхузы пытаются разбить табун на части Соворовской называется. Из лощины дорога через лес к станице Черняева ведет. Тут версты две будет. Впереди холм большой. Его станичники 'Могильным' называют. За ним балка с подлеском начинается, и она тоже к Амуру выходит, только полукругом,
– О кей, Тимоха!
– Какой кей?
– Всё хорошо, Тимоха. Это на английском языке. Ладно. Давай посчитаем и подумаем. Ромка с Петрухой минут пятнадцать - двадцать назад ускакали. Если всю дорогу шли галопом, то они уже в станице. Пока казаки соберутся, пока сюда доскачут минут тридцать или сорок пройдет. Берём крайний для нас вариант - станичники появятся только через час. От этого и будем плясать.
– Зачем плясать и от чего?
– недоумённо поинтересовался Тимоха.
– Это присказка такая. Не обращай внимания.
Я задумался. По всему выходило, что придётся через балку бежать к косе и во время переправы гасить хунхузов, чтобы не дать им угнать табун на ту сторону Амура. Только бы успеть с первой четвёркой бандитов управиться, пока остальные узкоглазые не подошли.
– Успеем, - опять зазвучал в голове голос Тимохи, - они с Вороном долго провозятся. Вона, Ермак, смотри.
Я посмотрел в сторону табуна в лощине и увидел, как высокий, красивый, вороной жеребец, задрав хвост, носится по лощине, разгоняя табун, кусая для этого всех попадавшихся ему лошадей.
– Это Ворон - племенной жеребец казака Савина. Дорогущий!!! За него говорят, дядька Иван десять тысяч золотом отдал! На такие деньги табун в сто голов можно купить. Ворон сейчас табун разгоняет, чтобы чужих к себе не подпустить. Он последние два года только мне, да деду разрешал к себе подойти.
– Пристрелять его сейчас, и все дела!
– Да ты что, Ермак! Если хунхузы только Ворона одного за Амур угонять, уже денег немерено получат, так что они с ним до последнего возиться будут.
– Тогда всё, Тимоха, побежали. Сначала за холм незаметно, а потом по балке к Амуру.
Бежал я дольше, чем рассчитывал. Сказались и потеря крови, и рана в боку, да и Тимоха, как, оказалось, бегал плохо: казак не на коне - не казак. Когда, задыхаясь и шатаясь от усталости, я выбежал на берег Амура, четвёрка хунхузов уже выгоняла на тот берег последних из угнанного косяка лошадей, и сами выбирались из воды.
Упав за камень и восстанавливая дыхание, я зарядил одним патроном карабин, а три положил рядом.
– Ермак, очень далеко, не попадешь!
– Не мешай, Тимоха. Никуда они не денутся.
Слившись с винтовкой в одно целое, я взял на мушку первого из бандитов и мягко потянул спусковой крючок. Выстрел - минус один. Два. Три. Четыре. Все четыре хунхуза, свалившись с коней, растянулись на земле. Ни один из них больше не шевелился.
– А ты, Тимоха, говорил, что не попаду. Попал, правда, стрелять пришлось не в голову, без оптики действительно далековато было.
– Если бы не видел сам, то не поверил бы. А меня, Ермак, так стрелять научишь.