Эрмитаж. Инфракрасный дозор
Шрифт:
– Ну, – деликатно, но не очень настойчиво возразила она, – я бы так не сказала...
На чём и разрешилась наша проблема.
А этого Сашу, с которым она меня перепутала, потом не раз видел в Эрмитаже, он работал в одном из научных отделов. Действительно, очень похож на меня, нас не раз с ним путали.
– Только, – сказал мой напарник Витя, – его физиономия, в отличие от твоей, простецко-пролетарской, очень надменная и заносчивая.
Караул! Выносят!
Весна 1994
1. Предыстория
Или преамбула, как говорят корифеи «с эстетическим образованием». Работали мы как-то за полгода до описываемых событий с напарником-Витей в Золотой кладовой. Работа была срочная, а время было уже позднее. Поскольку после закрытия музея вечером оставаться в нём в охраняемых залах можно только по специальному разрешению, то соответствующее разрешение мы с Витей и получили от нашего завотдела Богданова. Он ещё не раз будет поминаться в этом рассказе, так уж сложилось.
Так вот, закончили мы с Витей очень поздно и возвращались к себе в мастерскую через гулкие пустые залы первого этажа музея, волоча с собой моток кабеля, дрель и ящик с инструментом.
В начале Директорского коридора – пост охраны, охранница крестом расставив руки, перегородила проход:
– Пропуск!
Мы достали и предъявили.
– Разрешение на работу в вечернее время!
Витя достал соответствующую бумагу, с нужными печатями и правильными подписями. Но этого бдительной охраннице мало:
– Что делали в музее в такое позднее время?
Мы с напарником изумлённо переглянулись: а вот это её уже не касается, категорически. Более того, мы даже и не имели право рассказывать об этом, ни ей, никому другому, кто не относится к нашей службе. Возможно, просто охранница сверхбдительная попалась, а может, просто удовлетворяет своё здоровое женское любопытство за казённый счёт.
– Я вас спрашиваю: что вы делали в музее в такое позднее время?
– Ну-у... работали...
Охранница, презрительно-насмешливо:
– И над чем же вы там работали?
– А в чём дело, собственно? Ведь разрешение у нас есть.
– Я должна знать, что вы делали в музее так поздно, иначе я вас не выпущу, будете задержаны!
Типичное самоуправство и превышение власти. Весьма характерное для подобных охранников, впрочем. И я решил разыграть её, и отыграться заодно. Сделав заговорщицки-конфиденциальное лицо, словно сообщаю важную тайну, сказал ей веско и внушительно:
– Чинили камеру видеонаблюдения в Золотой кладовой.
Сочинил на ходу, мы другим там совсем занимались.
– И как, починили?
– Нет. Теперь Золотая кладовая на всю ночь без наблюдения осталась.
– А если кто залезет туда ночью? – заинтересованно спросила она.
– Тогда, – продолжил я, внутренне злорадно торжествуя, – я напишу докладную, что об этом знали только я и мы двое, больше никто! К вам придут товарищи в скромных серых костюмах и будут задавать вам много, много вопросов...
Лицо у неё стало растерянное и испуганное:
–
– А зачем вы спрашивали? С какой целью интересовались? Вам вовсе не нужно знать, что мы делаем в музее. Мы, сотрудники сигнализации, очень не любим тех, кто расспрашивает нас о нашей работе. Таких мы сразу берём на заметку, а потом сообщаем куда надо. Так что не стоит вам об этом спрашивать, меньше знаешь – лучше спишь.
Это я к тому, какие отношения сложились тогда в Эрмитаже между сотрудниками охраны и охранной сигнализации. Возможно, и сейчас мало что изменилось.
2. Караул!
Отдел наш полностью назывался так: отдел электронной техники, сигнализации и связи, ОЭТСиС. То есть, отдел опекал не только всю сигнализацию музея, но и телефоны с АТС, а также всю оргтехнику музея, разные там принтеры-компьютеры-факсы.
Ну, а эксплуатация всей этой электроники, естественно, требовала применения спирта, технического. Не облизывайтесь и не ухмыляйтесь, рассказ мой не о том, как в музее спирт использовали по его самому прямому назначению. Можете не верить мне, дело ваше, но сам лично никогда не употреблял в музее казенный спирт, и в мыслях не было, и за сотрудниками этого также не наблюдал. Пили мы иногда, конечно, но – строго после работы и магазинные напитки. Так уж у нас поставлено было, таков строгий порядок. Кому не нравилось – вскоре искали другую работу.
Так вот, наш начальник отдела Богданов (я ж говорил, он будет часто тут упоминаться), послал нас с Витей на склад получить 18 килограммов спирта, которые полагались отделу на .... На определённый период времени, короче. Ни за что не раскрою вам страшную музейную тайну – нормы снабжения спиртом нашего отдела!
Богданов выдал нам все нужные бумаги для получения спирта, подписанные и утверждённые, а потом вручил стеклянную двадцатилитровую бутыль с завинчивающейся пластиковой пробкой.
Итак, пришли мы с Витей на склад, что размещался в подвале, налили нам полагающиеся 18 килограммов, и поволокли бутыль обратно. Нести двухведерную стеклянную бутыль со спиртом было нелегко, я обнял её своими длинными загребущими руками и нёс по коридорам и лестницам музея, бережно, но крепко прижав к себе. И всё боялся уронить бутыль или споткнуться. Витя открывал мне двери и предупреждал о ступеньках и прочих препятствиях.
Но вот мы подошли к воротам (кажется, в Ушаковском проезде). Дело в том, что часть маршрута мы должны были проделать по улице. То есть, выйти через ворота на Дворцовую набережную, пройти по тротуару, а потом войти обратно в Эрмитаж через служебный (он же Директорский) вход Малого Эрмитажа, там рядом и находился кабинет Богданова. Потому что идти через музей ещё сложнее, по пути куча лестниц и междуэтажных переходов. И самое главное, не следовало идти с бутылью, на которой крупно написано «спирт этиловый технический» мимо посетителей музея, чтоб не создавать у них неприятные ассоциации и превратное мнение об Эрмитаже.