Эрмитаж. Инфракрасный дозор
Шрифт:
А вторая категория сотрудников, к которой принадлежим и мы с Мишей, вообще имеют самое смутное представление о том, когда заканчивается рабочий день. Иногда мне звонили из охраны и предупреждали, что уже скоро полночь, а в 24.00 помещение должно быть сдано под охрану. Мы в пятницу вечером говорим: "Доделаю это завтра", имея ввиду понедельник. Выходные не считаются, в выходные ждем, когда снова можно пойти на работу. А чего мы сидим допоздна? Да кто как. Я, к примеру, долбаюсь с микропроцессорным блоком измерения характеристик трам-тарарам-шалтым-балтым-трона.
Миша – да кто его знает, чего он сидит. Дома ему скучно. Не пьет, не курит, в обществе женщин не замечен, бывают же такие. Одна радость – сидит, компьютерную игрушку гоняет, "F-19". Громит МИГи и СУшки на экране монитора.
Жлоб, между прочим, редкостный. Как-то один инженер нашей лаборатории принес из дому свои маринованные грибочки, чтобы угостить нас. Такое часто практиковалось – кто-то приносил из дому вкусненькое и угощал всех, выслушивая похвалы и комплименты. В нашем коллективе отношения были трогательно-патриархальные, почти семейные. Как сказал мне потом техник Андрей (сейчас милиционер в метро): "Такого дружного коллектива у меня еще никогда не было, и уже, наверное, никогда не будет". Так вот инженер достал грибочки и стал всех угощать ими. А одна наша сотрудница, инженер-оптик, спохватилась:
– Ой, а я уже свой хлеб съела, ни у кого не осталось?
Такие просьбы в нашем коллективе были в порядке вещей. Но все уже тоже успели схарчить свои корочки хлеба. А без хлеба грибочки как-то не очень. Все сказали, мол, нет уже. Только Миша промолчал. Татьяна Николаевна обратилась к нему:
– Миш, а у тебя нет хлеба?
Миша хмуро промолчал.
– Миша, ты чего, не слышишь? Дай, пожалуйста, кусочек хлеба, если есть.
Миша шумно вздохнул. И натужно проскрипел:
– Счас. Посмотрю.
И он стал долго копаться у себя в сумке. Потом выдал:
– У меня только булка.
– Ну, так дай булки.
Миша еще громче вздохнул и с явной неохотой стал опять рыться в своей сумке. Потом сказал:
– У меня только один кусочек.
Поэтому к Мише редко обращались с просьбами. Но сам не отказывался от угощений.
Так вот, сидим мы с Мишей в лаборатории. А в этот день в нашем столе заказов давали пакеты с мороженным фаршем. Я взял домой несколько штук и положил пока в холодильник. Миша тоже себе взял, как раз передо мной стоял в очереди. А за пару дней там же я купил 20 кило картошки, все не мог собраться домой ее отнести. А под ложечкой сосет, есть хочется. И тут меня осенило:
– Миша, сидеть мы будем еще долго, давай супчик сварим.
– Из чего?
– Картошка есть, фарш тоже, лук я у женщин в КБ выклянчу, соль – не проблема.
– Я свой фарш не дам.
Еще бы, дождешься от тебя, жлоба.
– Не беда, я свой дам. Но ты тогда чистишь картошку.
– Картошку чистим вместе!
– Ладно, ладно. Вместе, так вместе.
Быстро начистили в кастрюлю картошки и поставили ее вариться на плитку. Мишу вдруг озарило:
–
– Пойду в буфете куплю.
– Буфет уже закрылся.
– Ну попрошу, может, даст все же хлеба.
– Ага, даст! Там такая тетя, так орет на всех. Она скорее …ать даст, чем откроет буфет после пяти.
– Миша, тебе может она и не даст хлеба, а мне даст. Волшебное слово знаю. Короче, пошел я в буфет.
– Очень уж ты, Саша, самоуверенный.
– Лучше уж быть самоуверенным, чем неуверенным в себе. Ложная скромность приводит к неуверенности в себе и губит веру в успех.
Эти слова я произнес, уже выходя в коридор.
Пришел к двери буфета и постучался. Тишина. Еще раз. Из-за двери послышалось что-то неразборчиво, но нецензурно. Стучу еще раз. На этот раз я расслышал:
– Я щас кому-то постучу, я так постучу, что будете лететь, пердеть и радоваться!
Голос явно приближался. Наконец, дверь распахнулась и в проеме возникла тетя разъяренного вида:
– Тебе чего, не видишь – закрыт буфет! Глаза повылазили!
Я сделал смиренно-постное лицо и сказал елейным голосом:
– Дайте, пожалуйста, немножко хлеба.
– Какой хлеб, ты чо глухой? Я ж те русским языком сказала – закрыто!
– Так ведь я же ради Христа прошу, спасителя нашего.
И голос мой стал проникновенно-проповедническим:
– Женщина, вы думали когда-нибудь, что грядет Страшный суд! И Бог вам обязательно припомнит, что вы мне, православному, в куске хлеба отказали. А Бог все видит. И не спасете вы свою душу, будете гореть в геенне огненной, вечно!
Ее лицо постепенно менялось. Сначала с него сошло агрессивное выражение, потом оно стало задумчивым, при упоминании о геенне стало испуганным, а услыхав слово "вечно" она вздрогнула.
– Сейчас принесу, подождите.
Надо же, и на ВЫ перешла даже. Она принесла мне на подносе нарезанную буханку.
– Сколько вам?
– Шесть кусочков. Сколько с меня?
– Денег не надо, я ради Христа это делаю!
Отлично! Все прошло так, как и было задумано.
А вот дальше все пошло уже не по задуманному мной плану. Как бы оправдываясь, она сказала:
– Вы не обижайтесь, что я сразу не хотела вам хлеба дать. Но вы сами поймите, мне еще прибраться надо, посуду помыть, выручку посчитать – это когда ж я домой попаду. А ехать мне аж в Купчино.
– Я тоже с Купчино, – отвечаю.
– Да, но мне в Купчино аж до угла Бухарестской и проспекта Славы добираться.
– Я тоже там живу, – говорю я, слегка обалдевая (тогда я жил в Купчино), – а в каком доме вы живете, не в 37-м, случайно?
– Точно. А откуда вы знаете?
– Так я ж сам в нем живу!
Оказалось, что мы живем не только в одном доме, но и в одной парадной. Я на третьем этаже, она – на пятом. И не знали об этом!
Заодно рассказал ей, что через день работаю ночным приемщиком в молочном магазине и пообещал ей по блату достать десять банок майонеза (страшный дефицит в то недоброе время). Расстались друзьями, обменявшись телефонами.