Эромахия. Демоны Игмора
Шрифт:
Отфрид проявил себя в боях отважным и удачливым рубакой. Он смело бросался на толпу врагов, оставляя там, где прошел, груды изрубленных тел, сам же отделывался разве что царапинами. Дрался юнец все тем же обломанным клинком из склепа. На привалах он часами старательно затачивал острие, но без успеха — меч так и остался обрубком. Точильные камни крошились в пальцах баронета, а клинок по-прежнему заканчивался поперечным сколом. Старый наемник как-то попытался научить паренька правильному обращению с точилом — в ответ на его бормотание, что, дескать, оружие нужно любить, а без чувства не выйдет хорошей работы, Игмор холодно
Ридрих по-прежнему повсюду следовал за кузеном, Игмора это устраивало, странную неуязвимость паренька солдаты привычно объясняли тем, что Ридрих прикрывает баронету спину. Эрлайл уже доказал, что ловко владеет оружием, однако в его мастерстве не обнаруживалось ничего сверхъестественного — тем не менее наемники дружно предпочли списывать везение Игмора на доблесть спутника… Отфрид невозмутимо переносил отчужденность товарищей по отряду, словно в самом деле перестал испытывать какие-либо эмоции. Он был совершенно равнодушен к собственной внешности, мало интересовался добычей, ходил в чем попало, его нечесаную рыжую шевелюру узнавали издалека. Похоже, и лигисты уже начали избегать схватываться с наемниками, если замечали баронета. Предпочитали бегство.
Ридрих обзавелся трофейным оружием, подобрал вполне приличные меч и кольчугу. С родичем он общался все реже, уж больно странным и нелюдимым стал Игмор. А тот вовсе не тяготился одиночеством, но по-прежнему требовал, чтобы Эрлайл следовал за ним в схватках. Баронета тоже устраивало, что его неуязвимости и доблести есть такое объяснение. Он получал тройную оплату, Ридрих — двойную, и ветераны отряда не протестовали. Отфрида уже боялись, хотя никому из соратников юнец не сделал ничего плохого.
На севере сильнее ощущалось приближение зимы. С моря потянулись тучи, все чаще лил дождь, наемники перенесли стоянку дальше от дороги, на пригорок, и соорудили шалаши. Теперь набеги лигистов прекратились вовсе — то ли всех мародеров уже перебили, то ли уцелевшие отступили на юг. Главные силы мятежников засели в укрепленных лагерях и не тревожили солдат короля. Время от времени мимо лагеря Риллона проходили группы конных латников в цветах графа Мервэ, их высылали следить за неприятельскими войсками. Ходили слухи, что у солдат Лиги вышел провиант и им придется отступать.
Хмурые кавалеристы, кутаясь в длинные плащи с капюшонами, уходили в серую пелену дождя, их провожали сочувствующими взглядами. Всадники ежились, по темным накидкам стекали струйки воды… Тяжела служба у грозного графа, ничего не скажешь! Изо дня в день непогода заставляла наемников укрываться в шалашах, а угрюмые всадники проезжали мимо лагеря, и грязь летела из-под конских копыт.
Дожди шли больше месяца, затем похолодало. Поутру лужи на разбитой дороге замерзали, в течение дня ледок таял. Если день выдавался солнечный, то к вечеру в лужах снова была вода, если пасмурный — голубоватая пленка льда истончалась, но не исчезала. И вот наконец кавалеристы Мервэ возвратились из рейда раньше обычного. Они промчались по подмерзшей дороге, расшвыривая пластинки льда (этот день был пасмурным) и пласты
Лагерь пришел в движение, наемники оживились: погоня за бегущим врагом — это именно такой способ ведения войны, при котором бедным солдатам удачи могут выпасть счастливый случай и богатая добыча. Можно, правда, и угодить в засаду…
Риллон давно готовился к этому дню, по его распоряжению отряд обзавелся собственным обозом — фургоны с запасом сена, чтобы преследовать, не отвлекаясь на поиски фуража. Лошади не способны долго двигаться на голодный желудок так неутомимо, как наемники, почуявшие добычу…
Солдаты двинулись по дороге, держась следов, оставленных конными разведчиками. Около трех часов пополудни отряд Риллона достиг неприятельского лагеря. Костры, разведенные лигистами, успели погаснуть, угли остыли. Шалаши и палатки, оставленные мятежниками, должны были обмануть разведку роялистов, теперь-то стало очевидно, что враг снялся и ушел еще накануне. Солдатам хотелось задержаться и осмотреть брошенный бивак повнимательнее, но Риллон криками и бранью погнал отряд дальше.
— Вперед, ведьмино отродье! — орал командир, потрясая волосатыми кулаками. — Скоро сюда нагрянут королевские солдаты, и вас, дурней, всё едино прогонят. Вперед, за лигистами! Там добыча, там!
Солдаты снова выстроились неровной колонной и зашагали по пашне вдоль дороги, превратившейся в реку застывающей грязи. Подул ветер, в воздухе закружились мелкие колючие снежинки. Солдаты кутались в плащи, опускали капюшоны и брели дальше. Капитан оказался прав — не прошло и часа, как наемникам попалась первая брошенная повозка и рядом — павшая тощая кляча. Воз был пуст, разумеется, но капитан оживился и снова принялся торопить солдат:
— Вперед! Вперед! Они сгрузили барахло на другие телеги, тем скорее выдохнутся остальные лошади! Вперед, добыча ждет на дороге!
Несколькими милями дальше снова встретилась брошенная повозка, потом — еще две… Эти были груженые, теперь лигисты не задерживались ради поклажи, торопились убраться подальше. Риллон оставил десяток людей перетащить содержимое в свои фургоны, а сам с остальными поспешил за уходящими мятежниками. Солдаты устали, но упрямо шагали за капитаном, они уже поняли — чем дальше, тем обильнее будет добыча. Ридриха трофейное барахло не слишком интересовало, но он шагал за другими, время от времени поглядывая на кузена. Отфрид неутомимо переставлял ноги, задрав подбородок, будто разглядывал серые небеса. Его странно изменившееся лицо напоминало Эрлайлу о чем-то смутно знакомом…
Под вечер снег повалил хлопьями, густой, липкий, тяжелый. Горизонт сжался, пропали темнеющие вдали леса, пропали столбы дыма, поднимающиеся где-то на юге. Наемники шагали, увешанные белыми комьями, на ходу превращаясь в снежные статуи. Под равномерным вязким покровом уже было не разглядеть, где осталась лужа, где торчит камень — солдаты спотыкались, проваливались, однако упрямо продвигались вдоль дороги. Колея скрылась под мягким мокрым одеялом, но брошенные повозки по-прежнему отмечали путь отступления лигистов…