Эрос за китайской стеной
Шрифт:
— Но чтобы хорошо играть на цине, необходимо почаще советоваться со сведущим в музыке человеком, который бы мог оценить вашу игру! И когда спишь под бумажным пологом, может явиться демон и напугать до полусмерти, если только нет рядом человека, который бы вас разбудил.
— О, господин, даже если бы демон напугал меня до самой смерти, никто не стал бы жертвовать жизнью ради меня! — засмеялась Кунчжао, поняв намек сластолюбца.
— Убей он хоть десять тысяч человек — мне это безразлично! Но о вас и ваших высоких достоинствах я бы очень горевал.
За игривою беседою им начинало казаться,
— Очень вкусный чай! — сказал Дацин. — Нельзя ли приготовить еще чайник?
И снова монахиня поняла намек и отослала послушницу заваривать чай.
— А где ваша спальня? Что это за бумажный полог, про который вы говорили? Любопытно на него взглянуть, — промолвил гость.
Тут в сердце у монахини загорелась страсть, сдержать которую она уже не могла.
— Ничего особенного в нем нет, не стоит и смотреть, — отвечала она, но сама поднялась с места.
Дацин обнял ее, и уста их слились, изобразив и составив иероглиф «люй» — «два рта, соединенных вместе». Монахиня повела гостя за собой. Она легонько толкнула заднюю стенку. За нею оказалась комната, убранная еще старательнее, чем трапезная. Это и была спальня Кунчжао. Но Дацин не стал ее разглядывать. Они снова обнялись и устремились прямо к пологу.
Об этом сложена песенка под названием «Маленькая монашка». Вот она:
В обители монахиня жила, Томилась, одиночество кляла. Но как-то раз в один из мирных дней Случайный путник постучался к ней. Любовной страстью воспылали вмиг, Бороться с ней не мог никто из них. Беседа их недолгою была, Она к деяньям дивным привела.Новоявленные любовники совсем забыли про послушницу и, когда она отворила дверь, вскочили в смятении. Но девочка молча поставила чай на стол и вышла, прикрывая рукою рот, чтобы не рассмеяться.
Стемнело, и Кунчжао зажгла лампу. Потом она подала вино, фрукты и овощи. Любовники сели за стол друг против друга. Но монахиня была в тревоге. Она боялась, как бы послушница не разболтала о том, что видела, и решила пригласить девочку и ее подругу к столу.
— Мы здесь блюдем пост, а гостя не ждали, и ничего мясного у нас нет. Простите за жалкое угощение, — сказала хозяйка.
— О, не надо так говорить, ваши извинения меня смущают! Кроме вашего расположения и доброты ваших учениц, мне не надо ничего! — воскликнул гость.
Все четверо принялись за еду и питье. Чарка сменяла чарку, и они быстро захмелели. Дацин поднялся со своего места и, пошатываясь, подошел к Кунчжао. Отхлебнув глоток из своей чарки, он обвил рукою шею монахини и поднес вино к ее губам.
Кунчжао осушила чарку до дна и совсем опьянела. Видя ее слабость, послушницы хотели выйти, но Кунчжао удержала их.
— Нет, мы были вместе и будем вместе. Я вас никуда не отпущу.
Девочки стыдливо прикрыли лица рукавом халата. Дацин обнял обеих по очереди и, отведя рукав, крепко поцеловал. В этот миг для юных послушниц распахнулись врата любви, и чувство стеснения перед наставницею
Наступило утро. Кунчжао позвала прислужника, который воскурял благовония в храме, и дала ему три цяня серебром: она хотела подкупить его и задобрить, чтобы он никому и ни о чем не рассказывал. Потом она дала ему еще денег и велела купить вина, рыбы, мяса и овощей.
Обычно прислужнику за целый день доставалась лишь чашка-другая похлебки да тарелка крошеных овощей. Вкуса настоящей еды он даже и не знал. Он был уже стар, слаб телом, глух и подслеповат, ноги его двигались медленно и с трудом. Но теперь, получив три цяня и деньги на вино и мясо, он словно преобразился. Взор сделался острее, руки проворнее, тело стало крепче, чем у тигра, и он громадными прыжками помчался на рынок. Не прошло и двух часов, как он вернулся с покупками, и угощение уже стояло перед гостем. Но это к нашему рассказу прямого отношения не имеет.
Кроме Кунчжао, которая занимала восточную половину обители, в монастыре жила еще одна монахиня. Звали ее Цзинчжэнь, и нрава она была не менее ветреного. Ее покои находились на западной стороне. При ней состояли послушница и прислужник, смотревший за курильницами. Несколько дней подряд прислужник замечал, что в восточные ворота то и дело проносят вино и разные кушанья. Он доложил об этом Цзинчжэнь, и та мигом догадалась, что Кунчжао веселится непристойным для монахини образом. Однажды, оставив в своих покоях послушницу, она направилась к Кунчжао. Едва подошла она к дверям, как они распахнулись, и на пороге появился прислужник с большим чайником для вина и пустой корзиной.
— Что угодно наставнице? — осведомился он.
— Я пришла поговорить с твоей хозяйкой.
— Сейчас я ей доложу.
— Мне все известно, — остановила его Цзинчжэнь. — Докладывать незачем.
Увидев, что они попались, служка покраснел и не осмелился возразить ни единым словом. Он молча запер двери и двинулся следом за Цзинчжэнь, но когда они приблизились к спальне Кунчжао, громко крикнул:
— Пришла наставница с западного двора!
Кунчжао сперва растерялась, услыхав возглас прислужника, но тут же и опомнилась. Она велела Дацину спрятаться за ширмой и поспешила навстречу гостье.
— Хорошее ты нашла себе занятие, нечего сказать! — воскликнула Цзинчжэнь. — Ты осквернила наш храм! Мне придется свести тебя в сельскую управу!
И она потянула Кунчжао за рукав.
От страха лицо Кунчжао покрылось пятнами, сердце застучало, словно железный молот. Она не могла вымолвить и двух слов, ноги ее не слушались, колени подгибались. Довольная действием, которое произвела ее угроза, Цзинчжэнь громко рассмеялась.
— Не бойся, я шучу. Но если у тебя и на самом деле поселился гость, несправедливо скрывать его от меня и пользоваться всеми радостями и удовольствиями одной! Покажи-ка его скорее!