Еще более дикий Запад

Лесина Екатерина

Она же ела аккуратно, ножом и вилкой, причем нож был Эдди, крупноватый, а вилка кривозубенькой, но вот же ж, Молли орудовала так, будто бы ей сие привычно было.

И главное, ела-то, что птичка клевала.

Два дня, стало быть?

— И все-таки, — Чарльз смотрел на нас обеих, не спеша вмешиваться. — Вы не могли бы изложить вашу… ситуацию.

— Конечно, — она взмахнула ресницами и потупилась, отчего появилось почти непреодолимое желание отвесить ей затрещину. Нечего чужим мужьям глазки строить. — Я… появилась на свет во Внешнем мире.

А уже потом мы сюда переехали. Мой отец был городским архивариусом. Матушку я почти и не помню, она покинула нас, когда я была совсем юной.

Она что, серьезно, от сотворения мира рассказывать собирается?

— Мы жили тихо. Мирно. Я помогала отцу в его работе. Его очень ценили Мастера и… — она все-таки всхлипнула. — Я не представляю, что случилось!

Я представляю.

Она нашла приключение на задницу, а досталось папаше.

— Еще в прошлом году пошел слух, будто бы… будто старый мастер Олаф отошел, и место свое уступил не сыну, а племяннику. Про того никто не слышал. Отец сказал, что он, скорее всего, даже не племянник, потому что у мастера племянников не было, а о его братьях мало что известно, — она отправила в рот крохотный кусочек мяса, который поспешно проглотила. — Однако сына мастера обвинили в подлоге, и еще в сговоре со внешниками. И его судили.

По круглой щечке поползла слезинка.

А вот взгляд Молли мне не понравился. Не было в нем печали, скорее легкое раздражение. Неужели полагала, что бросятся утешать?

— Тогда-то многие и поменялось. Обнаружили заговор. И… на каторгу отправили не только его, а еще других многих.

У них тут и каторга имеется? Надо же, совсем цивилизованные.

— Совет наново избрали. Отец был недоволен. Он говорил, что это неспроста, что…= надо уходить. Он и собирался. Мы никого не знали там, снаружи, но… у нас были деньги. И отец сказал, что этого хватит, чтобы устроиться. Но… не успел. За ним пришли.

Слезу она все-таки смахнула.

— Нас забрали. Отца и… меня, — голосок задрожал, а Эдди нахмурился. Девицу жалеет? Или тоже видит, что все её нынешнее блеяние — притворство.

Надо уходить.

Чувство, что эта красавица тут не просто так, образовалось и окрепло.

— Его отправили в тюрьму. Мне обещали, что к нему проявят снисхождение, если я буду сговорчивой… и… склоняли… к такому… к… — она прижала руки к груди.

Ага, склоняли, но не склонили.

Что-то тут не вяжется. Вот честно. Даже Бетти находила, чем обламывать скандальных шлюшек, а тут чтобы цельный заговор да разбился о неприступную крепость одной добродетельной девы?

Не смешите.

— Меня и других девушек отобрали… поместили… они называли это домом Добродетели… — а говорит она медленно, наблюдая при том за Эдди.

И за Чарли.

Нет, вот руки прямо иззуделись все треснуть эту раскрасавицу. А главное, что Эдди, что Чарли слушают да кивают пресочувственно.

Злости не хватает.

— Мы там жили… с другими девушками, — она даже всхлипнула и слезинку смахнула. Реснички

задрожали, губы скривились, того и гляди вот-вот расплачется.

— И чего? — спросила я довольно-таки грубо.

Она аж подпрыгнула.

Уставилась так… нехорошо. Думаю, она бы мне в волосья вцепилась с неменьшею охотой, чем я ей. Вот, похоже, общее мы уже нашли, а это, как говаривал наш пастор, уже шаг к взаимопониманию и примирению. Мириться я не собиралась, но понять, чего эта лахудра прекрасноокая замыслила, хотелось бы.

— П-простите? — пролепетала она.

— Жили, — говорю. — Как? Делали чего?

— Читали.

Она поджала губки.

— Псалмы. И жития святых. И Великую книгу.

— Это какую? — у мамаши Мо одна книга значилась в достаточной степени великой, чтобы все остальные спровадить на костер. За исключением, быть может, домовой, в которой она расходы записывала, и еще той, которая с псалмами на все случаи жизни.

— Великую, — повторила Молли чуть громче. — Её написал Великий Мастер Ротт. И там сказано, как правильно жить.

— Кому?

Эдди отвернулся, пряча усмешку.

— Всем.

— Вот так прямо и всем?!

— Милисента! — а вот Чарльз, кажется, решил, что я издеваюсь над этою… молью. И прав был. Издеваюсь.

— Людям, — она поджала губенки. — Люди были избраны богами, чтобы сотворить новый мир — справедливости и всеобщего благоденствия.

Ой, чую, зря это они. Ну, боги. Или творить надо было аккуратнее, а то получилось, что получилось.

— Однако в гордыне своей и величии люди позабыли о той миссии, которая была возложена на них, — а вот теперь Молли говорила вполне себе искренне. Ишь, и глаза загорелись этак… нехорошо загорелись, аккурат, как у мамаши Мо, когда она с пастором спорила о том, как правильно из людей бесов изгонять — ледяною ли водою или же только молитвой.

И Эдди подвинулся чуть ближе.

Эдди… может, он когда-то и влюбленным был, да с той поры крепко времени прошло. И теперь смазливою мордашкой его не провести.

— И только малым открылась истина! Великий Мастер познал…

Молли продолжала говорить и уже чуть громче, чем прежде.

— …путь, за что и был коварно убит подлыми приспешниками Диавола.

Куда ж без него.

Мамаша Мо, она не только по бесам специалист особый, она и про Диавола много сказывала, про то, до чего он коварный и, главное, охочий до юных невинных девиц.

Выходит, не только до девиц.

— Многие покинули большой мир, спасаясь от расправы, чтобы здесь, в отдалении и тиши сотворить новый город, — Молли выдохнула и часто-часто заморгала, старательно вызывая слезы, да только что-то не выходило. Тогда она распрямилась и ткнула вилкой в последний кусок мяса. — Так нам говорили.

— А еще что говорили? — поинтересовался Чарли преласково, сочувствующе этак.

Нет, не заладится у нас с семейной жизнью.

На кой ляд мне сдался муж, который посторонним девицам сочувствует? То-то и оно…