Еще один шпион
Шрифт:
– А?!. Что случилось-то, скажи толком!
Мужчина замолк на несколько секунд, вжимая трубку в ухо, глаза его остановились, и он выдохнул потрясенно:
– Мать моя!..
А по вагону уже неслось:
– «Парк Культуры» взорвали! Только что! Террористы! Людей поубивало!
– Мне дочка позвонила оттуда! Там черт знает что творится!
– Звоните машинисту!
Когда поезд качнулся и поехал, Цаха чуть не упала. Зачем он поехал, зачем останавливался, она не поняла. В голове все смешалось. На «Парке Культуры» только что сошла Селимат. Вот только она должна была еще ехать до «Октябрьской». И взрыв должен
Что-то произошло, что-то непредвиденное. Может, ее толкнули и она случайно нажала кнопку взрывателя? Или тот парень-нахчо что-то сделал с ней?
И вдруг закричали над самым ухом:
– Они ехали вдвоем! Вот эта! А та, вторая, она как раз на «Парке Культуры» сошла!! Она тоже террористка! Держите ее!
Цаха открыла глаза. Пожилой мужчина с чемоданчиком – глаза вот-вот выскочат из глазниц – вцепился в нее свободной рукой и дергал, дергал, дергал, но при этом как будто постепенно утрачивал решимость и все больше сомневался, стоит ли...
– Держите ее!..
Потянулись еще руки. Больно. И – сразу отпрянули. Здесь бомба! Дошло. Мужчина с чемоданчиком опрокинулся назад, словно получив мощный удар. В один миг разрозненные крики, восклицания соединились в один общий вой. Люди подались прочь от Цахи, давя друг друга... Нет, кто-то все-таки пытается вырвать ее руку из кармана, но Цаха ускользнула, на негнущихся ногах бросилась к дверям – девушка с бледно-зеленым лицом под старушечьим платком, в черных нескладных одеждах, похожая на ведьму, но не киношную, а настоящую ведьму, какими их видят застигнутые в глухой ночи путники.
Выйти уже не удастся, Цаха это поняла. Все кончится здесь. Влажная кнопка под большим пальцем руки.
А в окнах уже светло – станция. Из динамиков рвется голос машиниста, что-то втолковывает, требует, пытаясь перекричать обезумевших от страха людей.
На перроне бегают милиционеры в темной форменной одежде, тычками, толчками направляют толпу в сторону выхода, не пускают к вагонам. Женщины в дорогих одеждах, женщины в стоптанной обуви, старухи, бесстыжие девушки в джинсах на ползада, дородные мужчины, худые мужчины, подростки, дети, дети. Но никого не жалко.
Двери распахнулись. Цаха видела, как один из ментов обернулся ей навстречу, расставил руки, крикнул:
– Ну давай! Шевелись скорее! На выход!
Из вагона ему тоже что-то кричали, но он не слышал. Ее сильно толкнули в спину, Цаха вывалилась прямо в объятия этого мента, догадываясь, что это последние секунды, когда она еще может чувствовать свое тело, которое вот-вот превратится в кровавое облако.
Кнопка легко подалась под пальцем, ушла вниз.
И
Первые два часа никто ничего толком не понимал. Все осмысленные действия, все силы были направлены на то, чтобы обезопасить другие станции метро, где тоже могли прогреметь взрывы. Двенадцать линий, около двухсот станций. Объекты, которые могут стать первоочередными мишенями террористов, находятся в центре города – правительство, мэрия, концертные залы, большие магазины, места наибольшего скопления людей. Милиция и МЧС пачками уносились в сторону центра, оголяя тылы в Медведково, Новогиреево, Теплом Стане... В этой суматохе ничто не мешало внести последние штрихи в операцию.
Две неприметные «лады», одна буровато-красная, другая серая в подпалинах грунтовки и ржавчины, примерно в одно и то же время остановились в разных точках города. Буровато-красная – на пустыре в районе Теплостанского проезда, на юго-западной окраине, серая в подпалинах – на парковке у магазина на улице Пулковской, у северной границы Москвы.
Там их уже ждали.
К буровато-красной «ладе» подъехал маленький аккуратный «ситроен», остановился рядом, не глуша двигатель, мигнул фарами. Из «лады» вышли двое мужчин неопределенного возраста и сели на заднее сиденье «ситроена».
– Здравствуй, Батур! Здравствуй, Зайка!
Водитель и сидевшая рядом с ним светловолосая девушка обернулись к гостям.
– И вам доброго дня. Аллах Акбар.
– Вы обо всем уже знаете, – сказал один из гостей. – Возмездие свершилось. Не совсем так, как мы планировали, но Москва умылась кровью. Это главное.
– Я сразу скажу: мы не знаем, что произошло, – быстро проговорил Батур. – Девчонкам кто-то помешал. Это не наша вина. И не их. Все инструкции были даны, все было проверено несколько раз...
– Не переживай, – сказал гость. – Свою работу вы сделали. И плату свою получите.
На лице светловолосой спутницы Батура появилось выражение облегчения. Ничего не произошло, никакого движения, только раздались один за другим несколько глухих хлопков, будто кто-то стукнул ладонью по обшивке сидений. Зайка охнула, закусила губу, медленно повалилась на бок, уронив голову на колени Батуру. Сам Батур, словно ничего не замечая, продолжал сидеть вполоборота, обнимая руками сиденье. Из огромной раны в его груди толчками выплескивалась кровь, заливая коврики и обивку. Глаза Батура хоть и открыты, но он мертв.
Второй гость, молчавший все это время, наклонился вперед, приподнял голову Зайки за волосы, опустил на место, с сомнением покачал головой, переглянулся с товарищем. Он поправил глушитель на пистолете и выстрелил ей в висок. После чего гости тихо вышли из машины.
На улице Пулковской к серой в подпалинах «ладе» подошел невысокий пожилой человек. У него было плоское лицо цвета табачного листа, какие можно встретить у обитателей плато Устюрт, в Кызылкуме, на солончаках Кара-Богаз-Гола, а в последнее время также и в Москве.