Еще один шпион
Шрифт:
Разувалов усмехнулся. Он все про всех знает. Такая у него работа. Особо хорошего ни об одном из присутствующих он сказать не может. Ни об одном. Люди есть люди, они слабы, они ищут где лучше, при близком контакте пахнут так, как им и положено матушкойприродой – то есть плохо. А Разувалову приходится нюхать. Работа. Он должен вывернуть каждого наизнанку, чтобы вот здесь, в этой рубке, чтобы на всем пространстве вокруг проекта остался человеческий дистиллят определенной степени очистки. Вот только сам этот дистиллят никакой благодарности к тебе не испытывает, и здравицы в честь доблестных рыцарей особого отдела произносить здесь не будут.
Разувалов
– ...Да к черту вашу отставку, говорит, что я с ней делать стану?! Мне, говорит, проще вас вот тут, в кабинете прямо...
Гендиректор «Точмаша» в центре группки «технарей» – похоже, травит что-то об одном из предыдущих неудачных запусков «Молнии». В среде ракетчиков о Царькове ходит дурная слава. В начале 2000-х полностью обновил КБ, посадил туда своих людей, и с тех пор «Точмаш» самостоятельно не довел до серии ни одного проекта, всё о помощи просят... Раньше его, гада, за саботаж бы расстреляли, а теперь ничего, все нормальненько...
Следующая группа – секретарь Комитета обороны, вице-премьер, замминистра обороны, а вокруг – начальник пресс-службы полигона ужом увивается. Тот еще фрукт. В 90-х он совсем в других компаниях пивал: интенданты, завхозы, коммерсанты всех мастей... Акционерное общество «Щит и меч», в котором он состоял директором по связям с общественностью, составами продавало обмундирование и продовольствие с армейских складов. Там половина Главного продовольственного управления МО была замазана, так что когда взяли их за жопу в 95-м, кому-то дали два года условно, остальные отделались выговорами и временным понижением в должностях. Некрасивая история. Однако, как говорили раньше – политически благонадежен, в порочащих связях не замечен. Хотя какие сейчас порочащие связи? Не шпион – и ладно! Н-да...
– Вот теперь можно сказать – полетела! А вы, капитан, торопили события! – раздался над ухом зычный голос. – Накликивали...
Разувалов повернулся. Семаго, заместитель директора «Циклона», похоже, успел хорошо принять на грудь.
– А что я накликивал? – поинтересовался Разувалов.
– Ну, это! Когда раньше времени говоришь – гоп! Ну!
Семаго напрягся, поморщил лоб, огляделся кругом и неожиданно сменил тему:
– Вот странно... Все пьют, закусывают, все друг друга поздравляют... Какие-то штатские, какие-то бабы крашеные! Какое они отношение имеют к пуску? И что они здесь делают? Кто их сюда пустил? Где режим секретности? Если надо налить, то можно в другом месте – хоть в поселке вашем, в бане, хоть в Москве, там тоже бани есть...
Разувалов кивнул. Раньше к секретам допускались люди особой породы. И не в расписках дело – они сами по себе другими были! И жизнь другую вели. Скромную, замкнутую, обособленную. В закрытых городках жили, в спецсанаториях отдыхали, общались в своей среде, лишнего не спрашивали и не болтали. К иностранцам на пушечный выстрел не подходили, да и вообще посторонних избегали... Шутили даже, что их на специальных кладбищах хоронили, среди таких же «допущенных»... Короче – этакие секретные советские черви в коконах из оберегающих инструкций и режимных мер! А теперь – какой кокон? Какой секретоноситель из этой самой Ирины Валерьевны, с ее судимым братцем,
– Согласен с вами, Сергей Михайлович. Полностью согласен. Только время сейчас другое. Демократия, толерантность, открытость. Раньше за шпионаж расстреливали, а сейчас выговор объявляют...
– Да знаю я про шпионаж, не понаслышке знаю! Вот все пьют, а вы нет – водой маскируетесь, значит, и сейчас службу несете, сторожите нас, да?..
Семаго громко прокашлялся.
– А вот давайте за вас и выпьем! За службу безопасности! Я работу вашу знаю, общаться пришлось очень плотно... Считаю, очень, очень полезная служба!
В рюмку Разувалова ткнулся бокал, до краев наполненный водкой. Семаго выпил залпом, схватил не глядя какой-то бутерброд с тележки.
– Вы же в курсе, наверное, моей истории? – нервно спросил, не успев толком прожевать.
Разувалов только слегка прикрыл веки.
– Конечно. Я же полигоны обслуживаю. «Дичковская тройка».
– «Тройка»! – Семаго покачнулся. – От тройки единица осталась. Я и есть та самая единица!
Глаза у него красноватые, припухшие, как у больного пса. Нет, не пса – собачонки. Заглядывает в лицо хозяину, надеясь вымолить прощение за давешнюю лужу в гостиной... Не свою, кстати, лужу, чужую. Разувалов часто встречал такие взгляды – не только у майоров, но и у полковников и даже у одного генерала. Было дело...
Капитан взглянул внимательно.
– Отчего же единица? Двоечка! Полковник-то, шпион разжалованный, живой – живехонький. Это раньше бы его на тот свет без пересадки...
– Скучаете по тем временам? – развязно спросил Семаго и презрительно улыбнулся. Заискивающая собачонка исчезла. Перед капитаном стоял коммерческий директор крупного объединения, хорошо знающий себе цену.
Трезвый человек в пьяной компании – практически то же самое, что пьяный среди трезвых. Можно молоть языком что угодно – все равно завтра спишут на алкоголь.
– Не то чтобы скучаю, – честно ответил Разувалов. – Но жизнь понятней была. И порядка больше.
Он в упор рассматривал то ли испуганную собачонку, то ли самоуверенного руководителя оборонной промышленности. С Семаго та же история, что с другими: балансирует на грани бытового пьянства и алкоголизма, куча неврозов и психологических комплексов на грани с психиатрией, крайне обидчив и неуравновешен, на грани с агрессивностью... По ранешним стандартам – моральный разложенец: жену бросил, ведет беспорядочную жизнь, но... Не шпион, мать его так!.. Хотя и побыл «кандидатом в шпионы»: находился какое-то время под подозрением по знаменитому «делу Зенита». Наверное, ощутил смертельный холодок – как воздушную волну от промчавшегося вплотную поезда... Только повезло ему – на этот раз поезд не ошибся: сбил лучшего друга, искорежил, уволок с собой в социальное небытие...
А сам майор-директор чист. Точнее, соответствует условной норме чистоты общего дистиллята.
Семаго выпил очередную рюмку.
– Э-эх, жизнь-жестянка, медный грош! – громко пропел он, но в общем шуме никто не обратил на это внимания. – Нету больше никого из четырех молодых дичковских курсантиков. Только я остался! «Дичковская единица» – вот кто я такой!
– Желаю удачи и новых научных достижений, – поспешно сказал Разувалов. Только сейчас он увидел, что генералы собрались уходить и Мережков, со зверским лицом, машет ему рукой.