Еще одна чашка кофе
Шрифт:
А в «Экипаже» почти все было готово к сочельнику. Теона украсила еловые ветви шишками, лентами, фигурками ангелов, расположила в центре получившихся венков большие красные свечи и развесила рождественские венки по окнам. Кошка Лора с большим интересом наблюдала за тем, как Теона делает помандеры — украшает апельсины и мандарины звездочками гвоздики и палочками корицы; когда Теона на минуту отвлеклась, Лора мягкой лапкой столкнула один апельсин на пол и покатала его под столиком. Вскоре Теона соорудила целую волшебную гору помандеров; одни она связала вместе в гирлянды, другие разложила по вазам. Праздничное оформление кофейни завершали загоревшиеся
…В этот вечер столик Ники расширили, придвинув к нему соседние.
На столе стояло обязательное рождественское блюдо — кутья с маком и медом (Манана предупредила Теону, что кутью нужно оставить на столе после ужина, потому что в ночь перед Рождеством души умерших возвращаются на землю и приходят на ужин к своим родным). В графине мерцал, источая неповторимый аромат яблок, груш, вишни, меда и кардамона, сваренный Мананой узвар; а на большом праздничном блюде красовался пирог «Двенадцатой ночи». И здесь же на столике, дожидаясь своего часа, лежали серебряное зеркало, старый нательный крест и полученное сегодня Теоной письмо.
Святой вечер начинался. Теона, Лина, Мария сидели у окна. Три женщины — три истории, три судьбы.
— Я должна вам кое-что рассказать, — сказала Теона. — Сегодня я получила письмо из Франции.
— Я тоже должна вам многое рассказать, — вздохнула Мария. — Правда, это будет долгая история.
— Но мы ведь никуда не торопимся, — улыбнулась Лина. — Впереди целая ночь.
Лина перевела взгляд — в доме напротив светилось окно Данилы. Этот свет в его окне рассеивал тьму и светил ей, как маяк, как утешение, как заверение в том, что Данила ждет ее.
Теона зажгла свечи, разлила в бокалы шампанское.
Лина вдруг охнула:
— Смотрите, это же… снег!
Сначала тихо, но постепенно набирая силу и скорость, с неба полетел снег.
Прильнув к окну, три женщины смотрели на этот первый, укрывающий город снег как на величайшее чудо.
Поначалу робкий, но быстро обернувшийся густым и щедрым, он летел и летел. И казалось, что летит он не только вниз, но и вверх; подобно времени — в разные стороны (ну кто сказал, что оно движется линейно?).
Петроград
Декабрь, 1916 год
Ксения сидела на широком подоконнике и смотрела на открывающийся из окна их с сестрой комнаты вид на Фонтанку. В этот тихий вечер сочельника на город обрушилась метель. Снег был таким крупным, что, казалось, тысячи белых птиц плывут над городом.
— Оля, да подойди же! — не выдержала Ксения. — Смотри, какое чудо!
Ее старшая сестра Ольга, сидевшая напротив окна за столом и вырезавшая из альбома нарисованных ею ангелов, отозвалась:
— Что еще за чудо?
— Снег! — улыбнулась Ксения. — Весь декабрь его ждали, и вот, наконец, дождались!
Ольга подошла к окну, взглянула на белое полотно Фонтанки и кивнула — да, красиво! Но поскольку в преддверии своего завтрашнего двадцатилетия барышня сейчас думала только о нем, она тут же перешла к главному.
— Ксюта, я пригласила на день рождения своих новых знакомых — Николая Свешникова и Сергея Горчакова.
Ольга присела на подоконник рядом с младшей сестрой.
— Твои новые кавалеры? — улыбнулась Ксения.
— Ну, разумеется, они оба в меня влюблены! — сказала Ольга с явным подтекстом «а разве может быть иначе?!».
А и впрямь — разве может быть иначе?! Разве
— Они оба ужасно мне нравятся, но этот Серж какой-то деревянный чурбан, право, — хмыкнула Ольга. — А вот Николя Свешников — совсем другое дело! С ним так интересно — он прямо-таки одержим идеей осчастливить человечество и все время говорит о революции! А еще он очень умный, красивый и похож на льва!
Ксения прыснула со смеху:
— На льва? Какое дурацкое сравнение, Оля! Я сразу представила, что-то очень нелепое — с гривой и с хвостом!
— Николя похож на льва в смысле царственности, есть в нем что-то вальяжное! — Ольга выдала забавную гримасу. — А потом у него такие роскошные волосы, словно грива!
— Ну а второй, тот, что чурбан?
— Месье Горчаков — скучнейший тип, — Ольга зевнула. — Зануда из неприлично богатой семьи. Его папенька — промотавшийся аристократ, в свое время поправивший свои расстроенные финансовые дела женитьбой на матери Сергея — дочери купца-миллионщика. Хотя Серж, кажется, имеет совесть не кичиться папенькиным богатством и ведет себя вполне прилично. Но он скучный до невозможности — рядом с ним даже мухи дохнут. Ни деньги, ни революция его не интересуют. Бедняга безнадежен — помешан исключительно на фотографировании, ходит всюду со своим штативом и фотографирует все подряд. — Ольга сделала смешной жест, показывая, как именно ходит этот самый Сергей. — Но что еще хуже: Горчаков одержим наукой. Он, видишь ли, работает над фотоаппаратом будущего — хочет изобрести новую оптику, усовершенствовать стекла и фотопленку. Этот чудак все время торчит в своей лаборатории и что-то изобретает. С ним и поговорить-то не о чем! А потом он не так красив, как Николя. Просто чересчур серьезный, деревянный чурбашка. Ой, Ксюта, мне кажется, вы бы с ним подошли друг другу!
Ксения изумленно посмотрела на сестру.
— Вот спасибо! Ты о чем вообще?
— А что? Ты такая же серьезная, как наш чокнутый фотограф! — Ольга подмигнула сестре. — Вы бы с ним отлично поладили! Ну что ты так на меня смотришь? Тебе скоро восемнадцать! Пора бы уже наконец в кого-то влюбиться!
— Разве мне угнаться за тобой? — усмехнулась Ксения. — Это ты на моей памяти влюблялась раз сто на этой неделе. Скажи, Оля, а тот твой кавалер, адвокат Клинский, кажется, тобой окончательно позабыт? Ну тот, ты еще замуж за него собиралась?
— Не будем о нем! Это было временное помутнение! — махнула рукой Ольга и закружилась по комнате.
Ксения засмотрелась на старшую сестру — какая Оленька грациозная!
Действительно, изяществу рослой, тонкой Ольги мог позавидовать кто угодно. Ольга вообще считалась красавицей — высокий лоб, розовый румянец на щеках и ведьминские глаза, менявшие цвет от светло-зеленых, оливковых, до темно-зеленых болотных омутов, в которые можно было провалиться и пропасть навсегда. А еще длиннющие черные ресницы (да хоть спичечный коробок клади ей на ресницы — Оля удержит) и пухлые, трогательно очерченные, словно их рисовала для Оленьки самая добрая фея, губы. К этим дарам фея (а может, тут работал целый отряд фей?!) в порыве неслыханной щедрости добавила также и осиную талию, и кудрявые шелковые волосы, и невероятную гибкость. «Я такая гибкая, что могу выступать в цирке, — смеялась Ольга, — а в случае необходимости меня можно сложить в несколько раз!»