Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн)
Шрифт:
Но Генрих принял закон, очередной новый закон — все споры в Англии рассматриваются в английских судах. С этого дня запрещается подавать жалобу в Рим. Помню, как сама говорила Генриху — англичане одобрят, что правосудие вершится в английском суде, но такое и в страшном сне не могло присниться, отныне английское правосудие — королевская прихоть, церковь — королевская казна, а Тайный совет — любимчики Анны и Генриха.
К Пасхе о королеве и думать забыли, будто ее никогда не было. Никто не возражал, когда каменотесы принялись сбивать испанские гранаты со стен, а ведь они тут так долго, что камень стал неровным от непогоды, казалось — они будут вечно. Никто не спрашивал, какой у Екатерины останется титул,
Анна шатается под тяжестью парадного платья и украшений, бриллианты везде — в волосах, на шлейфе, на подоле платья, на запястьях, на шее. Весь двор к ее услугам— правда, без особого восторга.
— Король намеревается провести коронацию в июне, на Троицын день, — говорит мне Георг.
— В Сити?
— Торжество должно затмить коронацию Екатерины.
Уильям Стаффорд так и не вернулся ко двору. Слежу вместе с дядей, как король играет в мяч, спрашиваю, стараясь не выдать своего интереса, по-прежнему ли Уильям Стаффорд его конюший — мне в этом году необходима новая охотничья лошадь.
— Нет. — Он мгновенно чувствует фальшь. — После Кале мы с ним поговорили, и он уехал. Ты его больше не увидишь.
Я не изменилась в лице, не охнула, не вздрогнула. Научилась выдержке при дворе, умею держать удар не хуже дядюшки.
— Поехал на свою ферму? — спрашиваю равнодушно, будто мне безразлично, каков будет ответ.
— А может, отправился в Крестовый поход. Скатертью дорога!
Не отрываю глаз от игроков. Генрих как раз сделал удачный бросок, я громко захлопала, закричала „Ура!“. Кто-то сразу же предложил мне пари, но я отказалась ставить против короля. Он мимолетно улыбнулся в благодарность за эту маленькую лесть. Игра кончилась. Убедившись, что король не собирается подозвать меня, выбралась из толпы придворных и ускользнула к себе.
Огонь в камине не горит. Окна выходят на запад, утром тут мрачновато. Сажусь на кровать, поджимаю ноги, натягиваю одеяло на плечи — ни дать ни взять крестьянка на поле. Мне ужасно холодно. Закутываюсь плотнее, но никак не могу согреться. Вспоминаю пляж в Кале, запах моря, дюны, где лежала, песок, забившийся под одежду, поцелуи Уильяма. Тогда, во Франции, я каждую ночь видела его во сне и просыпалась, изнемогая от желания, а на подушке от моих волос оставался песок. Даже сейчас губы помнят его поцелуи.
Не забудь, ты дала обещание Георгу. Скажи себе — все-таки, прежде всего, ты Болейн и Говард. Но, сидя в мрачной комнате, глядя на грифельно-серый город за окном, на тучи над крышей Вестминстерского дворца, я вдруг понимаю — Георг ошибается, вся семья ошибается, я сама всю жизнь ошибалась. Прежде всего я женщина, нуждающаяся в любви, женщина, способная испытывать страсть, способная любить. Мне не нужна награда, ради которой Анна загубила свою молодость, не нужен пустой лоск жизни брата. Я хочу ощущать горячее, потное, полное страсти тело мужчины, которого люблю, которому доверяю. Хочу отдать себя — не ради выгоды, а ради любви. Плохо сознавая, что делаю, поднимаюсь на ноги, отбрасываю одеяло.
— Уильям! — зову посреди пустой комнаты. — Уильям!
Отправилась на конюшенный двор, приказала вывести мою лошадь из стойла, я еду в Гевер, проведать детей. Конечно, у дядюшки имеется парочка глаз и ушей даже на конюшне, но, может быть, я успею уехать до того, как он узнает. На лужайке для игры в мяч никого, время обеда, если повезет — ускачу прежде, чем какой-нибудь шпион отыщет дядю и донесет — племянница отправилась домой без сопровождающего.
Через пару часов темнеет, спустились холодные серые весенние сумерки, быстро обернулись настоящим зимним мраком. Едва отъехав от города, попала в деревушку, называющуюся Каннинг, а там уже
Пришлось спросить дорогу в Рочфорд. Дом и поместье долгие годы принадлежат семейству Говардов, но мы редко туда наезжаем. Я сама была там только один раз, да и то плыла по реке. О дороге я не имею ни малейшего представления. Один из конюхов сказал, что знает, как добраться до Тилбери. Тот монах, что следит за конюшнями — в монастыре парочка мулов для верховой езды и лошади для пахоты, разрешил парню взять старую коренастую кобылу и проводить меня.
Джимми, симпатичный парнишка, едет без седла, колотит клячу босыми пятками по грязным бокам и громко горланит какую-то песню. Странная парочка — деревенский парень и придворная дама. Мы скачем по тропе вдоль реки, дорога трудная — местами галька и пыль, местами грязь. Речушки, впадающие в Темзу, приходится пересекать вброд. Иногда моя лошадь делает шаг в обманчивое болотце и шарахается в сторону, иногда начинает беспокоиться, увязнув копытами в зыбучем песке или топкой глине, и только спокойствие лошади Джимми побуждает ее продолжать путь. Остановились пообедать в деревушке Рейнем, хозяйка предложила мне пару крутых яиц и немного черного хлеба — все, что нашлось в доме. Джимми достался пустой хлеб, но он и этим доволен. На десерт — сушеные яблоки. Со смехом вспомнила, какой обед пропускаю в Вестминстерском дворце — с полдюжины закусок, дюжина мясных блюд на золотых тарелках.
Я не тревожилась. В первый раз в жизни беру судьбу в свои руки. Наконец-то я не слушаюсь ни дядю, ни отца, ни короля, а следую своим желаниям. Знала — страсть неумолимо ведет меня к человеку, которого люблю.
В нем я не сомневалась. Была уверена — он не забыл меня, не связался с какой-нибудь деревенской девкой, не женился на богатой наследнице. Сидела на телеге без колес, смотрела, как Джимми плюется яблочными косточками, и сама себе говорила — на этот раз мое доверие обмануто не будет.
Мы проскакали еще пару часов, добрались до маленького городка с рыночной площадью — Грейс. Стало темнеть. Джимми уверяет — Тилбери дальше по реке, но если я хочу попасть в Рочфорд, а для этого надо миновать Саутенд, то, по его мнению, пора срезать путь и ехать прямо на восток.
Грейс может похвастаться маленькой пивнушкой, фермерских домов мы не обнаружили, ни больших, ни маленьких, зато в стороне от дороги стоит хорошая усадьба. Я поиграла с мыслью заявиться туда и попросить по праву путников, застигнутых темнотой, о гостеприимстве, но побоялась дядюшки, ведь его влияние распространяется на всю страну. Кроме того, неудобно — пыль в волосах, грязь на лице и платье. А Джимми, немытого уличного мальчишку, в любом приличном доме отправят ночевать на конюшню. — Едем в трактир, — решила я.
Там лучше, чем казалось на первый взгляд. Множество путешественников из Лондона в Тилбери и обратно останавливаются тут. Часто кораблям удобнее пристать к берегу в Тилбери, чем подниматься вверх по Темзе к Лондону — чтобы не пережидать отлив или проходящие мимо барки. Мне предложили кровать с пологом в общей комнате, а Джимми — матрас, набитый соломой, на кухне. Зарезали и сварили цыпленка на обед, подали пшеничный хлеб и стакан вина. Я даже смогла умыться холодной водой, хотя волосы так и остались грязными. Опасаясь воров, спала не раздеваясь, положив седельные сумки под подушку. Утром почудилось, что от меня воняет, а укусы блох чесались под корсажем все больше и больше.