Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн)
Шрифт:
Уильям переводит взгляд с Анны на Мадж Шелтон, потом на меня и наконец на Екатерину Кэри, мою прелестную дочурку. Она сидит, смотрит на танцующих, поворот головы — точь-в-точь зеркальное отражение кокетливой позы Анны.
Мой муж улыбается:
— Я поступил мудро — сорвал самый пышный цветок. Мне досталась лучшая из сестер Болейн.
На следующее утро мы с Екатериной и Анной сидим в покоях королевы. Анна заставила придворных дам вышивать престольную пелену, это напомнило мне времена королевы Екатерины — бесконечное вышивание голубого неба, растянувшееся, казалось, на целую вечность, а ведь тем временем решалась
Громкий стук, дверь распахивается. Входит дядюшка, ищет глазами Анну. Она поднимается на ноги.
— В чем дело? — спрашивает без церемоний.
— Королева умерла.
Он в таком волнении, что забывает — ее надо называть вдовствующей принцессой.
— Умерла?
Дядя кивает. Анна заливается краской, лицо расплывается в улыбке.
— Слава Богу, — произносит она просто. — Наконец-то все кончено.
— Господи, благослови и помилуй ее, — шепчет Джейн Сеймур.
Темные глаза Анны вспыхивают от гнева.
— И помилуй вас, Джейн Сеймур, раз вы забыли, что вдовствующая принцесса бросила вызов королю, заманила брата своего мужа в капкан фальшивого брака, принесла ему немало горя и боли.
Но Джейн не дрогнула.
— Мы обе служили ей, — мягко напоминает она. — Королева была доброй женщиной и милостивой госпожой. Конечно, я говорю: „Господи, благослови ее“. С вашего позволения, я покину вас и помолюсь за нее.
Казалось, Анна не разрешит. Но, поймав жадный взгляд Джейн Паркер, сестра вспоминает — не пройдет и пары часов, как двор будет во всех подробностях обсуждать малейший скандал.
— Конечно идите, — произносит она почти ласково. — Кто еще пойдет к мессе вместе с Джейн, а кто со мной к королю — праздновать?
Выбор сделать нетрудно. Джейн уходит одна, а мы отправляемся через главную залу к королю.
Он приветствует Анну радостным воплем, обнимает, целует. Можно подумать, он никогда не был рыцарем Верное Сердце для своей королевы Екатерины. Можно подумать, не стало его злейшего врага, а не женщины, двадцать семь лет преданно любившей его, умершей с его именем на устах. Он зовет распорядителя увеселений — поскорее устроить праздник с пиром, с танцами. Английский двор веселится — женщина, не сделавшая ничего плохого, умерла в одиночестве, разлученная с дочерью, отвергнутая мужем. Анна и Генрих одеваются в желтое — радостный, солнечный цвет. В Испании это траурный королевский цвет, хорошая получилась шутка — послы могут доложить императору о двусмысленном оскорблении.
Я не сумела выдавить улыбку, глядя, как Генрих и Анна празднуют победу. Повернулась, пошла к дверям. Кто-то ухватил меня за локоть — дядюшка.
— Ты останешься!
— Это низость.
— Да, возможно. Но ты останешься.
Попыталась ускользнуть, но он держит крепко.
— Она была врагом твоей сестры и нас всех. Она чуть не свалила нас, чуть не победила.
— И было бы справедливо! Мы оба знаем.
Улыбается
— Справедливо или нет, она мертва, а твоя сестра стала королевой, этого никто отрицать не может. Испания не нападет, Папа отменит отлучение от церкви. Возможно, она была права, но ее правота умерла вместе с ней. Если Анна родит сына, мы получим все. Так что останься и смотри повеселей.
Я покорно остаюсь стоять рядом с ним. Анна и Генрих отошли к окну, говорят о чем-то. Сблизили головы, быстрое журчание их речи предупреждает любого — вот величайшие заговорщики на свете. Даже Джейн Сеймур поняла бы — ей не разрушить это единство. Когда королю нужен ум, такой же быстрый и такой же неразборчивый в средствах, как у него, он идет к Анне. Пусть Джейн молится за королеву, Анна будет плясать на ее могиле.
Придворные, предоставленные сами себе, разбиваются на группки и парочки, судачат о кончине королевы. Уильям оглядывает комнату, замечает — я стою с унылым видом возле дяди, подходит предъявить свои права.
— Она остается здесь, — заявляет дядя. — Мы должны держаться вместе.
— Она поступит так, как сочтет нужным, — возражает Уильям. — Не стану ей указывать.
Дядя поднимает бровь:
— Что за редкостная жена!
— Как раз такая мне подходит. — Уильям смотрит на меня. — Ты уходишь или хочешь остаться?
— Пожалуй, останусь. — Мне не хочется спорить. — Но танцевать не буду. Это неуважение к ее памяти, не хочу в этом участвовать.
Появляется Джейн Паркер, заглядывает Уильяму через плечо:
— Говорят, ее отравили. Вдовствующую принцессу. Умерла внезапно, в страшных мучениях, ей что-то подсыпали в пищу. Как вы думаете, кто мог такое сделать?
Старательно отводим глаза от королевской четы — кто больше них выиграл от смерти Екатерины?
— Это бесстыдная ложь. На твоем месте я не стал бы ее повторять, — советует дядюшка.
— Но весь двор только об этом и говорит, — оправдывается она. — Все спрашивают — если ее отравили, то кто?
— Так отвечай: ее вовсе не отравили, она умерла от тоски, слишком много тосковала. Полагаю, женщина может умереть и от клеветы, особенно если порочит могущественную семью.
— Это и моя семья, — напоминает Джейн.
— Совсем забыл, — отвечает дядя. — Ты так редко бываешь с Георгом, от тебя так мало проку, я иногда даже забываю, что ты наша родственница.
Одно мгновенье она выдерживает его взгляд, потом опускает глаза.
— Я бы и рада больше бывать с Георгом, но он вечно пропадает у сестры, — заявляет невозмутимо.
— У Марии? — делано удивляется дядюшка.
Джейн вскидывает голову:
— У королевы. Они неразлучны.
— Он понимает — надо быть полезным королеве, надо быть полезным семье. Ты тоже могла бы быть всецело в распоряжении королевы, да и в распоряжении мужа.
— Сомневаюсь, что ему вообще нужна женщина, — взрывается Джейн. — Кроме королевы, разумеется. Вечно он то с ней, то с сэром Франциском.
Я так и застыла, даже на Уильяма не осмеливаюсь взглянуть.
— Твой долг — быть рядом с мужем, нужна ты ему или нет, — спокойно отвечает дядя.
Боюсь, она начнет спорить, но Джейн только хитренько улыбается и отходит.
Анна позвала меня к себе за час до обеда. Заметила — я не переоделась в желтое к празднику.
— Тебе лучше поторопиться!