Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн)
Шрифт:
Медленно подняла голову. Стройные ноги, приятно посмотреть, теплый камзол, коричневая бархатная шапочка, улыбка на лице — Уильям Стаффорд.
— Не поехали с остальными к сестре? — Он даже не удосужился поздороваться.
— Нет.
Он вгляделся повнимательней — я не успела отвернуться.
— Дети в порядке?
— Да.
— Тогда в чем дело?
— Я сделала ужасную гадость. — Взглянула на реку, туда, куда плыла барка, полная веселых придворных, прищурила глаза от яркого зимнего солнца, отражавшегося в воде.
Он
— Узнала кое-что про королеву и рассказала дядюшке.
— Он тоже думает, что вы сделали гадость?
— Ну нет, — коротко рассмеялась я. — Он, пожалуй, считает, что теперь у меня в долгу.
— А, тайная шифровка герцогини, — догадался он. — Все только об этом и толкуют. Но никто не знает, как про это удалось проведать.
— Я, я…
— От меня они не узнают. — Небрежным жестом взял меня под руку, повел вдоль реки. Яркое солнце светит в лицо, ладонь, зажатая между нашими телами, начинает потихоньку согреваться.
— А вы бы как поступили? — спросила я. — Вы свои мысли держите при себе и гордитесь, что сами себе господин.
Стаффорд ужасно довольно глянул на меня:
— В жизни бы не поверил, что вы все еще помните наши разговоры.
— Это ничегошеньки не значит, — забеспокоилась я.
— Конечно, конечно.
Он на минуту задумался:
— Наверно, поступил бы так же. Планируй, скажем, ее племянник внезапное вторжение — важно было бы получить такую информацию.
Мы дошли до ограды сада.
— Не открыть ли калитку и не прогуляться ли до деревни? — пригласил он. — Выпить по чарочке эля, поесть жареных каштанов.
— Нет, мне нужно быть на ужине, хоть королева меня и прогнала до Пасхи.
Он повернулся и, не говоря ни слова, повел меня обратно, рука у его бока совсем согрелась. У садовой калитки подле дворца остановился.
— Придется вас здесь оставить. Я, собственно, шел на конюшню, да вот увидел вас. Лошадь моя захромала, хочу проверить, все ли, что надо, сделано.
— Право, не понимаю, почему вы вообще при виде меня остановились. — В голосе еле слышный намек на игривость.
Он взглянул мне прямо в лицо, я почувствовала, как задышала чуть чаще.
— Понимаете, прекрасно понимаете, — медленно проговорил он. — Думаю, вы прекрасно понимаете, почему я при виде вас остановился.
— Вы… — начала я.
— Ненавижу запах этой мази, когда они копыта смазывают, — резко бросил он, поклонился и исчез прежде, чем я рассмеялась, придумала достойный ответ или даже просто догадалась, что он заманил меня в ловушку флирта — именно туда, куда я пыталась заманить его.
Весна 1531
Церковь поняла быстро — со смертью кардинала она лишилась не только величайшего стяжателя, добытчика средств и земель, но и своего главного защитника. Генрих обложил церковь чудовищными налогами, опустошил монастырские сокровищницы, и церковники быстро сообразили — Папа, конечно, духовный лидер, но земной глава
Но даже королю не осуществить все это в одиночку. Атаки Генриха на церковь поддержали те ярчайшие мыслители эпохи, чьими книгами когда-то зачитывалась Анна, они призывали церковь вернуться к чистой и простой жизни первых христиан. Да и английский народ, несведущий в богословии, не поддержал священников и монахов, встал на сторону Генриха, говорившего о правах английского народа на английскую церковь. Римская церковь — далеко в Риме, в чужой земле, как раз сейчас под властью императора чужой страны. Куда лучше иметь церковь, несущую ответственность прежде всего перед Богом, а правит ею пусть, как и всем в стране, король Англии. А без этого какой он король?
Никто, кроме церковников, и не думал оспаривать эту логику. Да и внутри церкви лишь епископ Фишер, старый, непреклонный духовник королевы, осмелился выразить протест, когда Генрих стал именовать себя верховным главой английской церкви.
— Не допускайте его ко двору, — потребовала Анна у Генриха.
Они сидели в амбразуре окна в комнате для приемов во дворце в Гринвиче. Анна только слегка понизила голос, не обращая внимания ни на просителей, ожидающих короля, ни на придворных, толпящихся вокруг.
— Вечно он прокрадывается в покои королевы и шепчется с ней часами. Думаете, она исповедуется, а он молится? Кто знает, какие советы он дает, какие козни они строят?
— Нельзя отрицать, она блюдет обряды, — здраво заметил король. — Не будет она плести интриги в исповедальне.
— Он шпион, — отрезала Анна.
Король погладил ее по руке:
— Успокойся, любимая. Я — глава английской церкви и сам могу заключить наш брак. Почти все готово.
— Фишер выступит против нас, — раздраженно сказала Анна. — И все будут его слушать.
— Не Фишер верховный глава церкви, а я, — повторил король, смакуя каждое слово. Его взгляд упал на одного из просителей. — Чего вы хотите? Можете приблизиться.
Тот шагнул вперед и протянул бумагу — спор по поводу завещания, который не смог разрешить суд по опеке. Наш отец, который и привел просителя, подтолкнул его в спину — пора обратиться с просьбой. Анна скользнула от Генриха, потянула отца за рукав, что-то прошептала. Просители отошли в сторону, а она, улыбаясь, вернулась на свое место.
Я тем временем раскладывала игральные карты. Оглянулась в поисках четвертого партнера. Сэр Франциск Уэстон выступил вперед и поклонился:
— Смею ли я поставить на карту свое сердце?
Георг с нежной улыбкой следил за нашим флиртом.
— Вам нечего ставить, вспомните, вы клялись, что отдали сердце, увидев меня в голубом платье.
— Я вернул его назад, когда вы танцевали с королем, хоть и разбитое, но вернул.
— Это не сердце, а старая потрепанная стрела, — заметил Генрих. — Вечно вы отдаете свое сердце, а потом забираете назад.