Еще одна сказка барда Бидля
Шрифт:
– Конечно, как скажешь, - хриплю я, продолжая называть его на «ты».
– Может быть, тебе еще и отсосать для успеха ритуала?
– В этом нет необходимости, Поттер, - говорит он холодно.
– И прекратите нарываться.
И дальше он говорит мне что-то о жалости к себе, которой я упиваюсь, о моей незрелости, о том, что не надо ввязываться в решение задач, которые мне, сопляку, не под силу. О том, что никакой трагедии со мной не случилось. Что есть понятие долга… Но я его не слышу. У меня в ушах будто нарастает глухой рокот, и вместо его слов я слышу голос мамы. Там, на том моем дне рожденья. И вижу ее за столом в саду, в кремовом платье с оборками. И уже ложатся вечерние тени, и пахнет созревающими яблоками. И скатерть с ажурными краями. Мама встает, поднимает бокал с искрящимся шампанским и говорит: «Ты будешь самым-самым
Сейчас я знаю, что моя душа полна не ненависти. Она полна слезами. Их так много, что они вот-вот перельются через край. Вот они уже переполнили сердце, вот еще чуть-чуть и… А Снейп, видя, что со мной явно что-то не так, протягивает мне стакан с какой-то дрянью, наверное, это успокоительное, смешно, разве зелье может растворить то количество слез, которые у меня в душе. И я выбиваю стакан из его рук. Снейпу все это, видимо, надоело - он просто замахивается, чтобы влепить мне пощечину. Я сжимаюсь, зажмуриваюсь, но не чувствую боли - его ладонь останавливается в нескольких сантиметрах от моего лица. Я смотрю на него, не могу не смотреть и понимаю, что слезы, пришедшие из моего сердца, наконец, достигли глаз. И Снейп сейчас увидит, как я заплачу. Я подношу ладонь к губам и ощущаю, как они дрожат, пытаюсь зажать себе рот, но ничего не выходит. Я смотрю прямо в темные глаза Снейпа, в которых нет сейчас ни осуждения, ни сочувствия, но я ничего не могу сделать - слезы, приходя откуда-то изнутри, переполняют мои глаза, бегут по щекам, по подбородку, и, чтобы не всхлипывать, я пытаюсь зажать рот ладонью. И так стою перед ним, рыдая и глядя ему в глаза, которых я уже не могу различить.
Он делает шаг ко мне и резко обнимает меня, прижимая к груди, я пробую вырваться, но он не отпускает, просто держит крепко-крепко. И я рыдаю уже в голос, возя сопливым носом и мокрыми губами по его футболке, чувствуя его ладони на спине и затылке. Мне кажется, это длится долго-долго, он не отпускает меня, пока я совсем не выбиваюсь из сил. И когда я понимаю, что напряжение покинуло меня вместе со слезами, хотя они все еще продолжают литься, он подхватывает меня на руки и укладывает на кровать. Смотрит на меня серьезно-серьезно, берет мое лицо в ладони и осторожно целует в уголки заплаканных глаз и в мокрые виски, собирая мои слезы. Я замираю - мне кажется, ничего более целомудренного, чем эти его легкие поцелуи в мире просто быть не может. После того, что он только что со мной сделал… Потом он все же поит меня успокоительным - я не сопротивляюсь - ложится рядом, укладывает мою голову себе на грудь и опять обнимает. Медленно, словно запутываясь, гладит меня по волосам и шепчет мне в макушку:
– Все будет хорошо, малыш, ты молодец. Ты справился. Все позади, все прошло.
Наверное, он говорит не только это, но и еще какие-то незначащие вещи, в которые мне очень хочется верить, потому что я постепенно успокаиваюсь, не переставая хлюпать носом. Я немного пугаюсь, только когда его правая рука соскальзывает мне на спину и спускается на поясницу и еще ниже, останавливаясь в районе крестца.
– Не надо, - испуганно говорю я и опять пытаюсь вырваться.
– Не бойся, - я не вижу его лица, потому что все еще лежу у него на груди, носом закопавшись в его футболку, мокрую от моих слез, но по голосу понимаю, что он улыбается, - я тебе ничего не сделаю. Ты чувствуешь тепло?
Я действительно чувствую тепло, исходящее от его руки, сначала оно просто согревает мне кожу, потом будто проникает внутрь, обволакивает, успокаивает. И я расслабляюсь, и уже в полусне даже кладу руку ему на грудь. Засыпая, я чувствую тепло его ладони на своем теле, и то, как он гладит меня по голове, а потом высвобождает руку и осторожно закуривает, стараясь меня не потревожить.
– Спи, малыш, все пройдет, - тихо говорит он.
Я вдыхаю аромат его сигарет, вздыхаю, как наревевшийся усталый ребенок, и сплю.
* * *
Визитеры.
За моим окном идет дождь. Он то усиливается, и тогда ветер бросает его в стекло большими пригоршнями, то ослабевает, мерно барабаня по подоконнику, а я лежу и смотрю на это водное действо, разворачивающееся перед моими глазами и не могу отвести взгляд.
Когда я проснулся, мне даже несколько минут казалось, что все это мне просто приснилось. Просто очередной кошмар, только очень реалистичный. В котором были я и Снейп в подвале у черного алтаря. У меня ведь ничего не болело, значит, могло и присниться. Я решился открыть глаза и увидел над собой зеленый полог, я у себя, у него в спальне точно не зеленый, но какой, я не помню. И кровать там широкая. Мне просто приснилось. И несколько мгновений я рад. Пока не протягиваю руку за очками, лежащими на столике рядом с кроватью, и не замечаю под ними маленький клочок пергамента. И чуть не сшибаю неловким движением пузатый флакон с зельем. Оно молочно белого цвета, я никогда таких не видел. Значит, все было на самом деле. Было, потому что от моей пижамной куртки пахнет лавандой. Это не мой запах. Это запах пены из его ванной, запах его волос, его футболки, которую я, кажется, вчера промочил насквозь своими слезами… Я разворачиваю записку, там ничего особенного, просто мне не надо вставать без особой необходимости, то есть можно до ванной и назад, в койку, я должен пить зелья и есть то, что мне будет приносить Блейки. И все. Еще бы сердечко в углу нарисовал…
Я пью белое зелье, затем Блейки притаскивает мне какой-то бульон, вкуса которого я не ощущаю, потом опять какое-то зелье, Блейки что-то объясняет мне про магию. Да, черт, магия же должна стабилизироваться. И палочкой мне нельзя пользоваться. Сегодня точно, ну а потом… потом тоже с осторожностью. Мерлин знает, что даст скрещение наших магий. Может быть, я разнесу дом или покалечу кого-нибудь, или сам покалечусь, что предпочтительнее.
Когда я проснулся, мне казалось, что у меня ничего не болит, но сейчас я понимаю, что это не так. Просто болит все, но не сильно. Наверное, я вчера был настолько зажат, что мне попросту свело мышцы, так что теперь ноют они все - спина, руки, ноги. Только задница не болит… И губы, которые я вчера изгрыз, лежа на алтаре, теперь тоже совершенно ровные, без шрамов. Значит, Снейп залечил мне все, что мог, все, что он видел или о чем знал…
Почему я проснулся полностью одетым в пижаму и у себя? Конечно, надо было проснуться у него в кровати, с ним в обнимку, как после ночи страстной любви! А к тому же я вчера еще и заснул, голый по пояс - я ж так рыдал, что было не до того, чтоб пижаму одевать! А утром он принес меня сюда, я этого, конечно, не помню, ему же надо было выпускать из подвала Рона и Герми и вообще возвращаться в Хог. С ума сойти - вначале насилует меня, потом приводит в чувство, терпит мою истерику, гладит, утешает… Я даже не думал, что он такие слова знает, ну, там про все прошло, малыш, все хорошо. И как он целовал мои заплаканные глаза… Я не знаю, как мне думать о нем… Я просто буду думать, что в этой пьесе про Волдеморта и Поттера каждый из нас исполняет свою роль, свой долг, будь он неладен - я свой, а Снейп - свой.
Ко мне никто не заходит, да я и не особо хочу, чтоб со мной сидели участливые Рон с Герми. Они же ничего не знают, в этом я абсолютно уверен. И слава Мерлину, что не знают. Еще не хватало, чтоб они все знали, понимающе кивали и утешали меня. Что, мол, если надо для спасения магического мира, можно и не такое стерпеть. Да нет, они бы не стали. Они бы говорили, что Снейп сволочь и извращенец, что меня надо спасать и спасаться самим, ну, и все такое прочее. Надо мне это слушать? Нет, не надо, так что пусть они ничего не знают. Но просто забежать могли бы. Так, поболтать, одеяльце подоткнуть… Небось, Снейп не велел им меня беспокоить. Думает, мне в кайф лежать тут одному, вставать до туалета и обратно и размышлять о высоком… Вставать-то почему нельзя? Я же не калека!
И когда я уже совсем охреневаю от созерцания дождя за окном, я вдруг слышу, как в мою дверь кто-то скребется. Я рад? Да, немного, потому что это не может быть Блейки - он появляется ниоткуда, не может быть Снейп - он не стал бы скрестись, а просто вошел бы без приглашения. Значит, Рон или Герми, скорее всего, она, Рон тоже не очень на счет в дверь скрестись. Я прокашливаюсь и хрипло пытаюсь изобразить что-то вроде «входи».
Это, конечно, Гермиона. Входит с видом испуганной заботливой мамаши, осторожно так, будто малейшее движение воздуха может рассыпать меня в прах, присаживается на краешек кровати и шепотом спрашивает: