Еще шла война
Шрифт:
Чернобай уже садился в машину, как вдруг старик спросил:
— На «Коммунар» заедешь, Егор Трифонович?
— Обязательно.
— Тогда, будь добр, уважь: передай Шугаю, что ковальня — моя забота. Вот сдам это липовое хозяйство, — показал он рукой на огороды, — и на свой пожизненный пост. Без молотка и наковальни — не житье мне.
Полуторка рванула с места, взвихрив густую пыль, а сторож еще долго стоял у края дороги, опершись на палку, смотрел вслед. Пара белых голубей, упоенных полетом, кружила в небе, набирая высоту, пока не скрылась в дрожащих серебристо-голубых струях марева…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Поселок шахты «Коммунар» вырос в годы первой и второй пятилеток. Вокруг широкая, глазом не окинешь, степь. Изрезанная балками и оврагами, густо поросшая жестким пыреем, мелким полынком вперемешку с духовитым чебрецом.
Коммунар выгодно отличался от других шахтных поселков, возникших на этой земле стихийно и сохранивших былые названия — Кирпичовка, Мария, Пугачевка. Поселок Коммунар был хорошо спланирован и походил на небольшой уютный городок с центральной улицей из каменных двухквартирных домов под этернитом и черепицей, с парком, клубом, детским садом и школой. Позже поселок стал обрастать разномастными кирпичными и глинобитными домиками застройщиков, с палисадниками и небольшими приусадебными участками — частью под огородами, частью в клумбах с цветами. Со временем шахта «Коммунар» стала известна своими передовыми людьми. Все чаще в газетах, на слетах шахтеров рядом с именами Изотова, Стаханова, Степаненко назывались имена Королева, Горбатюка, Агибалова. Люди эти как бы сблизили и породнили людей шахты со всем Донбассом, со всей страной. Все они жили единой большой семьей, озабоченные одними думами и делами. Когда началась война, на Коммунаре да и во всем Донбассе, не думали, что отступление наших войск зайдет так далеко. Надеялись, что враг будет задержан на Днепре или на рубеже Нижнего Дона. Но вражеские силы неотвратимо подкатывались к Донбассу, и наступило время, когда в гигантский водоворот войны был ввергнут и этот, ни на какой карте не обозначенный населенный пункт.
Как только Коммунар заняли немцы, комендантом его был назначен пожилой немец — зондерфюрер Крюгер.
Горный десятник Шугай с небольшой группой пожилых шахтеров, по разным причинам оставшихся в поселке, в первый же день явился к коменданту. Крюгер встретил их подозрительно холодно. А когда переводчик объяснил ему, что шахтеры хотят работать, сразу же подобрел, поднялся со старинного резного кресла, принесенного ему из реквизитной поселкового клуба, и заходил по комнате, печатая шаг.
— Корошо!.. А!.. Вы есть русские углекопы?.. О да!.. Арбайтен хорошо, эсен — во!.. — говорил он, спотыкаясь на каждом слове и самодовольно поглаживая голову с зачесом через лысину.
Шахтеры унесли с собой от коменданта по бруску черного хлеба и несколько банок свиной тушенки.
Выданная на-гора первая вагонетка угля обрадовала коменданта. Он не замедлил явиться на шахту. Брал в руки куски угля, вертел их перед глазами и, довольный, что-то бормотал по-своему. Несколько кусков велел завернуть в бумагу и унес с собой. Однако добытый уголь не всем посельчанам пришелся по душе. Многие отвернулись от Шугая, относились к нему недоверчиво, с опаской, или с затаенной враждебностью, как к отступнику. Всем было известно, что десятник незадолго до войны был судим. В его смене случилась авария. Шугаю дали год условно и перевели работать навалоотбойщиком. Он всюду говорил, что суд несправедливо наказал его, писал жалобы в район, но это ни к чему не привело. Шло время, и на шахте стали забывать об этом случае. Да и сам Шугай, казалось, смирился с обидой и все реже вспоминал о ней. Но оказалось, не забыл, а глубоко затаил ее.
Шугай чувствовал и видел, что многие недовольны его прислужничанием немцам, но делал вид, будто ему на все плевать, и при случае говорил, что у него, в конце концов, семья, ее надо кормить. А где в такое крутое время раздобудешь кусок хлеба? Мотаться по селам, сбывать за ведро проса последнее барахлишко? Надолго ли его хватит? А за работу в шахте выдают какой уж ни есть паек — полкило хлеба, тушенку, махорку… Чего бы и не работать.
Уголь добывали в одном восточном крыле. В другом, западном, разработки не велись. Не хватало людей, крепежного леса. Когда распространились слухи, что немцы решили силой пригнать на «Коммунар» горняков с других неработающих, еще более разрушенных шахт, лавы западного участка с катастрофической быстротой стали приходить в негодность: рушились штреки, бремсберги. Приезжали представители какой-то немецкой фирмы, шныряли по выработкам, придирчиво ко всему приглядывались. Русский штейгер, как стали величать Шугая, неотлучно следовал за ними. Он со знанием дела объяснял
Так ничего и не предприняв, гости укатили в город. А спустя несколько дней лавы западного участка полностью обрушились. Лишь немногие догадывались, что устраивает завалы сам штейгер.
Лаву же восточного крыла шахты Шугай по-хозяйски зорко оберегал. На участке своевременно и надежно крепились выработки, путевое хозяйство поддерживалось в надлежащем порядке. Рубали уголь кайлами и обушками. Раздобыть несколько отбойных молотков не представляло особенного труда, но из строя был выведен компрессор — исчезли важные детали, а без компрессора отбойные в дело не употребишь. Но много ли, мало, все же уголь поступал на-гора. Для коменданта это было главным. В районе более двадцати шахт, и почти все они затоплены, приведены в негодность. Вместо них понаоткрывали каких-то «мышеловок» и качают из них уголь бадьями. А у Крюгера работает настоящая шахта, на копре круглые сутки неустанно вертятся шкивы. Будто и не бывало войны.
Летом 1943 года стало очевидным, что немцам долго не удержаться в Донбассе. Тогда же штейгер усадил на подводу жену, нагрузил кое-какой домашний скарб и куда-то вывез из поселка. Говорили, что Шугай заручился специальным документом коменданта и отправил подводу в далекие немецкие тылы. Вскоре исчез из поселка и сам штейгер. Никто не сомневался, что немецкий прихвостень, спасая свою шкуру, вслед за женой мотнулся на запад.
Но случилось неожиданное. Комендант вдруг поднял на поиски штейгера полицаев. Они рыскали по чердакам и погребам, стальными щупальцами зондировали подозрительные места в садах и огородах, бросили несколько гранат в степной шурф. Шугай нужен был ротенфюреру живой или мертвый. Он даже вывесил объявление — сулил немалое вознаграждение тем, кто выдаст штейгера. Но его так нигде и не могли найти. Перед самым уходом из поселка обозленный Крюгер приказал облить шугаевский дом бензином и поджечь со всех четырех сторон. Комендант сам явился на пожарище и, пока дом не рухнул, смотрел на бушующее пламя.
Отступая, немцы подорвали, подожгли надшахтное здание, клуб, школу…
Могучий стальной корпус шахтного копра, точно подкошенный, всей своей огромной тяжестью рухнул на двухэтажное здание нарядной и расколол его надвое, как ореховую скорлупу. Единственный человек, который из укрытия наблюдал, как немецкие минеры закладывали «адские» машины под железобетонный фундамент, был одноногий старик-электрик Тимофей Дудка.
Сбросив деревянную ногу и ползая на коленях, Дудка обезвреживал мины, вытаскивал их из-под фундамента и отволакивал подальше в сторону. Но все же копер ему не удалось спасти. Когда обнаружили деревянный протез с толстой резиновой нашлепкой, стало ясно, что старик не успел сделать всего и, видимо, погиб.
Но уже на другой день Тихон Дудка появился в поселке. Опираясь на палку, в изорванной до наготы одежде, весь испачканный в грязь, он спрашивал у встречных:
— Ногу мою, случаем, никто не видал?
На него смотрели, как на ополоумевшего, некоторые сторонились. Как позже выяснилось, мощная взрывная волна отбросила Тихона в глубокий ров, по которому протекала шахтная вода, и там он почти целые сутки пролежал в беспамятстве…
Шугай появился на шахте в тот же день и час, как только немецкие части отступили из города Красногвардейска. Появился он неожиданно и невесть откуда, словно вдруг вышел из-под земли. Возможно, он действительно скрывался где-нибудь под землей, в шахте, об этом у него никто не спрашивал, и сам он ничего о себе не рассказывал.
Так как дом Шугая сгорел, он решил поселиться во флигеле крепильщика Найденова, принадлежавшем теперь десятнику лесного склада Галактиону Бурлаку. Все знали, что Бурлак приобрел двухкомнатный флигель за куль муки и пуд сала, когда Найденов с семьей решил мотнуться на Кубань. Бурлак, долго не раздумывая, прорубил в найденовском флигеле дверь на улицу, смастерил крылечко и открыл лавчонку купли и продажи разных домашних вещей и кухонной утвари. Перед уходом немцев Бурлак поспешно свернул торговлю, а сам закрылся в своем доме и никуда не показывался.