Еще шла война
Шрифт:
Библиотеку Адам Семенович Звонцов, отец Ирины и Эдика, во время оккупации перетащил на себе из дома старого врача Сабурова, который незадолго перед тем умер. Решив, что библиотека, должно быть, ценная и когда-нибудь принесет ему большие деньги, а может быть, и славу спасителя сокровищ, Адам Семенович долго хранил книги под тяжелым амбарным замком, никого из домочадцев не допуская к ним. Однако на поверку библиотека оказалась заурядной и ценности не представляла. Тогда огорченный Звонцов велел жене употребить книги на растопку. Несмотря на то что Ирина строго оберегала их, книги с каждым днем все убывали
И вот однажды Ирина показала Дмитрию библиотеку, но прежде заручилась клятвой, что он никому о ней не скажет. Митя неожиданно почувствовал, что эта девушка в один день стала ему гораздо ближе и понятней, чем за все годы, проведенные с ней в школе.
Тогда же она с чувством сказала:
— Теперь мы с тобой, Митя, вроде брат и сестра, ладно?
Митя признательно взглянул на нее и изумился:
— А Эдик?
Она нахмурила брови, сказала сердито:
— Он вредный и противный!
И Дмитрий понял, что Ирина недолюбливает брата. В школе Эдика ребята тоже не любили.
Они часто встречались в шахтном парке и подолгу засиживались на скамейке, скрытой от посторонних глаз кустами сирени. Говорили о разном: перебирали в памяти прочитанные книги, мечтали вслух об учебе в институте. Особенно любила говорить Ирина о своих планах, она твердо решила поступить на исторический факультет.
Митя туманно представлял свое будущее, потому больше молчал, слушая с интересом Ирину. Да, ее будущее, которое она так увлеченно и вдохновенно рисовала, было заманчивым и прекрасным, и он верил, что именно таким оно непременно должно быть у нее. Она ждала его уверенно и терпеливо. И только иногда вдруг не выдерживала, начинала жаловаться, что дома ей все надоело, что ждет не дождется, когда, наконец, уедет, в большой город. Ее жалобы Митя старался пропускать мимо ушей, но при этом делал вид, что слушает с интересом и сочувствием.
Заметив, что он отмалчивается, Ирина как-то спросила:
— А ты, видать, решил здесь век свой прожить?
— Я поступлю в консерваторию, — не задумываясь, ответил Митя, — в том городе, где ты будешь учиться.
Ирина знала, что он отлично играет на пианино, поэтому поверила и благодарно прижалась к нему плечом. Дмитрий почувствовал, как до удушья тяжело забилось сердце. Сам не понимая того, что с ним творится, порывисто обнял девушку и поцеловал в крепко сжатые губы.
Ирина обиженно дернула плечиками и, к его удивлению, проговорила совершенно спокойно:
— Это ты зря, Митя. Ведь мы еще не знаем, любим ли друг друга. — А потом вдруг спрятала лицо в раскрытую книгу, вскочила и скрылась в темной аллее.
Осенью Ирина уехала в Харьков и, как писала потом, успешно сдала экзамены в институт.
В день отъезда она была особенно хорошенькой и вся дышала простосердечием и близостью. Она часто брала Митю под руку, уводила с танцевальной площадки и вполголоса доверительно спрашивала:
— Ты будешь писать мне каждый день, правда?..
Глаза ее были широко открыты и блестели.
Митя старался казаться спокойным и в ответ, пересиливая волнение, лишь крепко прижимал к себе ее локоть.
Ирина писала часто. Письма ее были пространные и интересные. В такие минуты хотелось бросить все и ехать к ней, окунуться в веселую студенческую среду, жить ее жизнью. Но
Позади остался мир ранней юности, объятый вихрем радостных мечтаний и дерзких надежд, когда в осуществление любой мечты искренне веришь. Митя ставил себя в самые трудные жизненные условия и всегда выходил победителем, он всюду щедро сеял добро и безжалостно искоренял зло. Нелегко пришлось расставаться затем с этими юношескими мечтами.
Как-то во время выпускных экзаменов заведующий учебной частью Антон Игнатьевич Слепцов спросил у Полеводы, куда он решил поступать. Митя опустил глаза и ничего не ответил. Завуч удивился, ведь Полевода с детства учился игре на фортепиано в музыкальной студии при Дворце. Способности у него были незаурядные. На городских конкурсах пианистов-школьников он неоднократно получал призы.
— Понимаю, тебе трудно сразу решиться, — заметив колебание юноши, сочувственно сказал Антон Игнатьевич. — Но подумай, может, все-таки пойдешь в консерваторию?
Митя с благодарностью пожал руку завучу и торопливо вышел, почти выбежал из учительской.
Так Антон Игнатьевич и не узнал, почему Полевода уклонился от ответа. А Митя очень много и порой мучительно размышлял о том, что ожидало его впереди. Конечно, заманчиво было бы уехать куда-нибудь и поступить в консерваторию. Но как оставить мать и сестру, ведь они привыкли считать его хозяином в доме. И постепенно созревала мысль, что он никуда не уедет, по крайней мере, в этот год. Поработает на шахте, а там видно будет…
Эдика Звонцова, брата Ирины, в школе прозвали Пышкой. Он был толст, розовощек, с большими светло-карими глазами навыкате. Среди одноклассников он отличался незаурядными способностями. Все знали, что Пышка почти никогда не учил уроков, но, если его вызывали к доске, он слово в слово повторял сказанное накануне учителем.
Но не это было его главным достоинством. Больше всего мальчишки завидовали физической силе Пышки. Он одной рукой поднимал за пояс над головой любого пятиклассника; сажал на свои плечи каждого, кто пожелает, и шел с ним по дну пруда до тех пор, пока «наездник» не погружался в воду с головой. На всякие фокусы, особенно где можно было показать свою силу, Пышка был мастер.
Однажды он заспорил, что «без рук» переплывет огромный пруд. И выиграл два килограмма медовых твердокаменных пряников, которые тут же, еще не отдышавшись, под общий хохот ребят съел.
А один раз, проходя мимо дома Звонцовых, Митя стал невольным свидетелем возмутившей его сцены. Пышка, растянувшись во весь рост на невысоком дощатом крыльце и дымя папиросой, блаженствовал. У его ног на ступеньках примостились два паренька в коротких трусиках и выцветших майках. У одного была в руках раскрытая книга, и он монотонно читал, видно, уже не первую страницу. Второй мальчуган держал во рту папиросу и, кривясь от едкого дыма, самоотверженно сдерживал кашель. Первый, не отрываясь от чтения, с нетерпением и завистью поглядывал на него, ждал своей очереди.