Ещё вчера…
Шрифт:
По телефону мои извинения не были приняты и предложена встреча. Мы встретились, шутили, смеялись, побывали в кино. Поздно вечером я проводил Аллу до дома: она жила прямо в лаборатории, где работала.
– Тебе очень поздно ехать в Автово. Может быть, заночуешь у меня? Утром и в часть тебе близко. Только – ни-ни!
Я поколебался, но доводы были веские. С "ни-ни" я тоже был согласен.
Утром я был несказанно удивлен: меня уже ожидал завтрак, от которого я уже успел отвыкнуть в своей холостяцкой жизни. При веселом разговоре Алла пожаловалась, что давно хочет посмотреть один спектакль, но нет спутника. Мне тоже уже надо было приобщаться к культуре, чтобы забыть
Встречи продолжались, "ни-ни" однажды незаметно прекратилось… Я потихоньку начал втягиваться в такую жизнь. Была "эпоха безвременья": юность и первая любовь ушли, со своей малявкой я расстался навсегда. Да и маленькая она еще: "сменит не раз младая дева…".
Прозрение было жестким, но очень своевременным. Я случайно услышал разговор с подругой, из которого узнал, что я не единственный, а просто главный кандидат в мужья из-за своей "лопоухости". Что если я начну "вилять" на пути к бракосочетанию, то на меня есть управа – политотдел и командование, которое всегда защищает "права обманутых женщин". Облик умной и коварной "охотницы" за мужьями раскрылся полностью…
Я не стал устраивать "сцену у фонтана", а просто объявил, что срочно уезжаю в длительную командировку. На просьбу писать я малодушно пообещал, "если это будет возможно".
В общежитии я блаженствовал всего несколько дней. Однажды вечером открылась дверь нашей полностью засекреченной берлоги, и Алла рыдая упала мне на грудь…
Я безвольный человек и не могу выносить женских слез… Спасла меня настоящая долгая командировка в Забайкалье, в которую я отправлялся с небывалой радостью.
Уже через неделю в Забайкалье я, не сообщив еще свой адрес даже родной матери, начал еженедельно получать письма от Аллы, якобы тоскующей в разлуке. В Забайкалье я мог быть также на объекте возле Улан-Уде. Так и оттуда мне передали пачку ее писем. Конечно, я не отвечал, но тональность писем месяца два нисколько не менялась. Затем пришло требование выслать деньги на аборт, затем пошли прямые угрозы обратиться к командованию и в политорганы, где на офицера и комсомольца всегда найдут управу. Теперь моя совесть вполне стала спокойной: поступил я правильно, а вот шантажу военные моряки не поддаются. Просторы СССР надежно защищали меня от прямого вторжения агрессора…
… Встретились мы в метро случайно спустя почти год. Алла была накрашена и спешила на свидание.
– Ну, что, ты пожалел для меня денег? – насмешливо спросила она.
– Ты же знаешь, что нет. Просто я вычислил, что тебе не деньги нужны, а перевод от меня.
– Конечно! Деньги – очень приятное дополнение, но главное – бумага!
– Ты бы из этой "бумаги" сразу изготовила булавку. И вместе с политруками этой булавкой прикололи бы меня к брачному свидетельству!
– Ох, и догадливые пошли мужики, – рассмеялась Алла. – Ну, ускользнул – живи дальше! Сейчас мне некогда: другой карась на крючке!
На том и расстались – навсегда…
Недавно умерла жена моего старого приятеля, мягкого и доброго человека. Женат он был именно описанным способом очень давно. Выросли дети, прошла и молодость, и жизнь. Поплакав после похорон немного, он неожиданно признался соседке:
– Ох и доставала она меня всю жизнь!
Ясно, что он к старости стал очень умный, и следующая жизнь у него будет совсем другой… Кстати: "доставала" она его за неумеренные возлияния. Теперь, приняв на грудь, он плачет, вспоминая жену. Ему чего-то
Я – не циник, но "такова се ля ви".
14. ЗАБАЙКАЛЬСКИЕ СОПКИ
Во всех частях земного шара имеются
свои, даже иногда очень любопытные,
другие части.
Самый отдаленный пункт земного
шара к чему-нибудь да близок,
а самый близкий от чего-нибудь
да отдален.
В конце августа 1955 года кончается учеба моей группы на заводе. Нас с нетерпением ждут объекты Военмормонтажупра, который в Москве, и которому мы принадлежим. Отпуск в 1955 году мне не светит: в часть я прибыл 5 или 6 февраля. Именно столько суток не хватает до 11 месяцев, которые дают право на отпуск за этот год. Сейчас это положение в армии, кажется, отменено. Высокие умы поняли, что это слишком: даже новый человек появляется уже через 9 месяцев.
Большая группа матросов и офицеров двинулась на Восток. Среди матросов – вся моя учебная группа, правда, половина ее должна остаться в Улан-Уде, остальные едут со мной в Читу. Моя группа – 36 матросов и старшина Квасов Тихон Васильевич – пожилой, невысокий и "кругленький", хлопотливый и заботливый… И Чита, и Улан-Уде – увы, всего лишь названия ближайших больших городов. Наше место – в романтической глуши, среди сопок и лесов, куда не всякая птица по собственному желанию долетит.
Дня через два наш поезд выходит на знакомый по 1941 году маршрут: Урал, степи Челябинска, Омск… Прошло 14 лет, когда мы с мамой и Тамилой обозревали неведомые просторы из дверей теплушки, а навстречу неслись воинские эшелоны в пекло войны, от которой мы успели убежать…
Сейчас – все другое, другая страна. А я – офицер, веду свое морское войско к каким-то неведомым берегам на Востоке. В Новосибирске уже не поворачиваем на юг, поезд идет дальше на Восток. Величавая природа, тайга, широкие реки. Изредка проносятся селения – убогие и серые. Закопченный Кузбасс, узловая станция Боготол. Здесь совсем недавно водил поезда друг юности – паровозный машинист Толя Размысловский. На станциях блистательно отсутствует какая-либо пища; бабушек, торгующих горячей картошкой и пирожками – и в помине нет. Кое-где остались надписи со стрелками "Кипяток", но он у нас есть и в вагоне. А вот выданный на дорогу сухой паек матросы весь уже "смолотили". Кое-какой снедью удается разжиться в Красноярске и Иркутске. Впереди – озеро Байкал; говорят на прилегающих станциях торгуют знаменитым омулем. Но большинство станций мы проскакиваем без остановки, на некоторых – стоим далеко от мест торговли. Вместо омуля на одной из станций удается купить морковку. Тоже нужно: как никак – витамины…
Вот голубая громада Байкала, долго отсвечивающая слева, остается позади. В Улан-Уде треть нашей команды "сходит на берег": до Онохоя им придется ехать рабочим поездом. Спустя половину суток мы высаживаемся в Чите, пересаживаемся на рабочий поезд и часа полтора едем опять на восток до станции Новой: пассажирские поезда там не останавливаются. Железная дорога – почти единственная ниточка, связывающая огромные просторы Сибири и Дальнего Востока с остальной страной. Поезда в обоих направлениях по ней проносятся с интервалом всего пять минут, – гораздо чаще, чем городские трамваи на самом загруженном маршруте…