Ещё вчера…
Шрифт:
"Положена" нам была для защиты от дождя также широченная и длиннющая черная плащ-накидка с капюшоном. Каждый, надевший ее, ставал похожим на собственную статую перед открытием мемориала…
Эту великолепную гору военной амуниции венчали совсем уже сказочные предметы. На каждую фуражку полагалась "капуста" с якорями, листьями и звездой (именно за такую в Деребчине пострадал от флотского старшины Алик Спивак). Очень ценилась "капуста" почерневшая и потрепанная жестокими океанскими штормами. Правда, можно было нарваться на недалекого начальника, который задавал вопрос: "Вы что, на нефтеналивной барже служили?"
На парадные фуражки (белую и черную) добавлялся еще серебряный шнур и металлические листья неведомого растения – орнамент на козырек, – как у старших офицеров. На лацканы парадной тужурки также следовало закрепить орнамент и огромные якоря: такую красотищу вообще только адмиралы носят.
А дальше – вообще фантастика: выдали настоящее боевое, правда –
Навьюченные, как верблюды на Шелковом Пути, отрезами и отрезочками, пуговицами, крючками и погонами мы двигались в пошивочное ателье, благо оно было недалеко: в Круглом доме на канале Крунштейна (Новая Голландия). Там снимали мерки, а все наше добро опять перемеряли, пересчитывали и оформляли заказ, если не могли подобрать что-нибудь "готовое из брака". Отдельные предметы были готовы раньше других, но носить смесь гражданской и военной одежды – категорически нельзя, поэтому пред ясные очи начальства мы предстали полностью экипированными и приняли торжественную присягу спустя почти месяц.
Моя вторая военная шинель в своей основе, конечно, была черной. Но, неизвестно почему, из черной массы в разные стороны торчали абсолютно белые и жесткие волоски длиной до трех сантиметров, что создавало светлый ореол, весьма напоминающий нимб святого, правда, – только вокруг туловища. Вызывая удивление зрителей, я щеголял в ней довольно долго, пока не догадался осмалить свой нимб газовой горелкой и превратиться в обычного советского офицера в черной шинели…
Перебираю в памяти гору амуниции и понимаю, что охватил еще не все. Ну конечно, – это белый китель и такие же белые ангельские брюки! С выдачей брюк была, правда, некая задержка: наверху решался вопрос – нужно ли выдавать их при нашем климАте. А все прелести ношения белого кителя я изведал вполне. Дело в том, что из этого Эвереста амуниции можно было надевать и носить отдельные предметы строго по приказу: форма одежды объявлялась в приказе "старшего на рейде", – в Ленинграде это был командующий Военно-морской базой. Так вот, если у сухопутных коллег было только две формы одежды – зимняя и летняя, то у моряков их было целых шесть, причем с подпунктами! Анекдот тех времен: главный разведчик США выбросился из окна небоскреба. Об армии и флоте Советского Союза он знал все, но не мог никак сосчитать, сколько форм одежды у советских моряков!
Задержанным патрулями за нарушение формы одежды, – это, кажется, самое распространенное нарушение, было вовсе не до смеха. Задержание грозило выводами уже в части: матросы лишались очередных увольнений, офицерам и мичманам сверхсрочной службы – нежелательными записями в карточке взысканий и поощрений. А нарушением могло быть многое, например, – "неуставной цвет носков" (они могли быть только синими или черными, даже при белых брюках!). И если объявлена форма 1 (шутка: форма "раз" – трусы и противогаз), то ты как миленький в городе должен появляться только в белом кителе с соответствующим сочетанием остальных причиндалов. Обычно, "форма один" объявлялась при длительной несусветной жарище. Белый китель, конечно, неплохо отражал лучи палящего солнца при прогулке по морским набережным в Сочах. Но надо знать, что этот китель имел высокий и жесткий стоячий воротник, который должен быть всегда наглухо застегнут, чтобы надежно пережать шею. Это сводило "на нет" теплоотражающие свойства кителя. Дополнительно: его девственная белизна немедленно подвергалась поруганию при проходе возле коптящих заводов, проезде в гортранспорте и еще от тысячи причин, например – от собственных черных брюк. К вечеру китель настойчиво требовал новых стирки и глажки у изрядно уставшего владельца. Впрочем, были варианты. Если форма один была без приставки "парадная", то можно было надевать черную суконную тужурку с белой рубашкой и галстуком, что в жару напоминало мед тоже очень отдаленно. В общем, все по закону военной службы: "Мне все равно,
Солнце всходило и заходило строго по расписанию.
А вертеться приходилось Земле.
Пока мы, тотальники, были в своей гражданской одежде, сохранялось некое подобие свободы передвижений. В часть мы приходили к 9-00, уходили после шести. Обедали, не торопясь, в столовой возле Главпочтамта, некоторые – с коньяками, которые там были весьма приличны, например – армянский (?) КВВК (коньяк выдержанный высшего качества). В те далекие времена не могло даже возникнуть мысли, что наклеенная "лейбла" может не соответствовать содержимому тары…
Я уже говорил, что служить в армии не хотел никто из призванных "тотальников". В своем кругу мы интенсивно обсуждали способы освобождения. Некоторые писали рапорты об увольнении, которые, после соответствующих внушений, клались под сукно или подшивались в личное дело с отказной резолюцией. Но понятие воинского долга в те времена не было пустым звуком, – совсем недавно была война, в которой миллионы военных людей вообще сложили головы; поэтому большинство призванных с запаса офицеров добросовестно тянуло надетый принудительно хомут. "Жила бы страна родная"…
Некоторые же наши тотальники, не особенно отягощенные совестью, пускались во все тяжкие, добиваясь увольнения разными хитрыми и не очень способами. Был среди нас "целый" старший лейтенант Гальцев. Так он в почтамтскую столовую заходил с утра, окружал себя бутылками и к обеду уже лыка не вязал. После нескольких взысканий, идущих по нарастающей, его все же из армии выгнали. Мне кажется, что и в мирной жизни он, даже в "освобожденном" состоянии, уже не сможет остановиться…
Другой хитрый, киевлянин с украинской фамилией Онищенко, был отправлен в командировку с четырьмя матросами. Через недели две командование послало в Балаклаву запрос: как там освоился молодой лейтенант? "Какой? – ответили оттуда. – К нам никто не приезжал!". Все комендатуры от Ленинграда до Балаклавы были поставлены "на уши": пропали, возможно – погибли, офицер и 4 матроса! Довольно длительные поиски дали неожиданный результат: лейтенанта нашли на его даче под Киевом, загорающего на солнце, – в трусах, в панамке и в глубоком "расслаблении". Матросы у него днем работали на огороде, а вечером, переодевшись в гражданскую одежду, отправлялись в окрестные села к девушкам, в обиходной речи – "по бабам"…
Пришлось отцам-командирам года через два службы все же уволить также и моего коллегу – инженера-сварщика Севастьянова. Он, напротив, – страстно хотел служить, но был настолько туп, слаб и неорганизован, что любое, даже самое простое, дело блистательно заваливал…
Остальные плотно втягивались в служебную лямку, вырастая аж до отличников "боевой и политической подготовки" – БПП. Каждый получил график дежурств по части, взвод матросов, которых надо было тоже делать отличниками БПП – по строевым и политическим занятиям, по дисциплине, а главное – по овладению монтажными специальностями. Долгими часами на плацу внутри Экипажа доводили мы своих матросов, а заодно – и себя, до строевого состояния. Весь периметр двора был уставлен щитами с показательными фигурами матросов и назидательными лозунгами, например: "Приказ начальника – закон для подчиненных", "Приказ должен быть выполнен безоговорочно, точно и в срок", "Приказ командира – приказ Родины", "Учиться военному делу самым настоящим образом" и т. п. Устный военный фольклор тоже изобилует лозунгами и истинами, которые и без "публикации" на щитах не менее точны: "При встрече с начальством всякая кривая короче прямой", "Не спеши выполнять распоряжение, ибо может последовать его отмена", "Не е… где живешь, не живи, где е…шь". Не нравится мне, но, увы, во многих случаях справедлива мудрость: "Куда солдата ни целуй, – всюду задница". И уж специально для меня придумана формула: "Не давай умных советов начальству: тебя же заставят их исполнять".
Началась техническая учеба и у офицеров. Инженер-майоры Шапиро А. М. и Чернопятов Д. Н. прочитали нам курс "Топливные склады и трубопроводы". Лекции Шапиро были яркими и остроумными, хотя и "по верхам". Более суховатые лекции Чернопятова зато были более глубокими и насыщенными неведомой нам технической и житейской информацией. Кем были эти майоры с "березовыми погонами", – нас тогда не очень интересовало. Меня только удивило, как преображался и лебезил перед ними наш командир части – "золотопогонный" подполковник Афонин. Позже все прояснилось и стало на свои места. Под руководством этих выдающихся людей, особенно – Дмитрия Николаевича Чернопятова, я работал (служил?) много лет, и многому у них научился. Надеюсь, мне еще удастся рассказать об этом.