Есель-моксель (несерьезные рассказы)
Шрифт:
Зима в том году от звонка до звонка жучила морозами. Уши заворачивались, носы отваливались. Градусник можно было рубануть на отметке минус 30 и выбросить верхнюю часть куда подальше за бесполезностью, градусы туда ни разу не поднимались. Лишь к средине марта укоротился морозный садизм. Солнце наконец-то чуток термоядерного тепла уделило Сибири. А много ли, спрашивается в кроссворде, сибиряку надо? На миллиметр пригрело, он уже рад-радешенек.
В весеннем настрое двигался Федор Матвеевич восвояси, с каждым шагом сокращая расстояние до кружки с веселящим
"Испил пивка", - подумал Федор Матвеевич и прижал к сердцу любимый напиток. Как щитом загородил грудь бидоном от кровожадных клыков. Подлетевший на всех парах пес запрыгал в опасной близости от уязвимых частей тела.
– Фу! Фу!
– заповторял Федор Матвеевич. Хотя с языка рвалось: "Уйди, тварь безмозглая!"
– Фу!
– еле сдерживал эмоции Федор Матвеевич.
Пес и не подумал исполнять фукальный запрет. Но пока не рвал штаны, не впивался в горло. Лишь подпрыгивал, норовя мордой поддеть бидон. Федор Матвеевич едва успевал уворачиваться от жаром пышущей пасти. "Вот же, сука!
– думал при этом. Несмотря на кризисность ситуации, успел определить женский пол пса.
– Сначала хочешь пиво разлить, потом за меня взяться!"
– Да пошла ты!
– в один момент нервы, подорванные вчерашним алкоголем, не выдержали.
– Пошла ты на хрен!
В ответ пес резко ткнул обидчика лапами в грудь. Федор Матвеевич, вместе с тесно прижатым к сердцу бидоном, полетел в придорожный сугроб. Однако, падая на спину, так сориентировал в пространстве сосуд, что ни одна капля не выскочила из-под крышки.
Будто горизонтальность поверхности пива отслеживали гироприборы, а их реакцию на толчки и броски мгновенно отрабатывали сервоприводы.
Федор Матвеевич вывернулся из-под собаки и вскочил на ноги. При этом обнаружил в поле зрения хозяйку пса, бегущую к инциденту с классическим криком собачников:
– Не бойтесь! Она не кусается!
Собачница была чуть выше псины. Носик в рыжих, самый шарм, крапинках. Зеленые глазки. Спелыми вишенками губки...
Красота не тронула Федора Матвеевича.
– Завели людоеда - держите при себе! Это ведь ходячий инфаркт!
– Ради Бога, извините!
– виноватилась подбежавшая, сдерживая скотину за ошейник.
– А случись на моем месте ребенок или беременная?! Такая кабаниха горло порвет, не успеешь маму позвать.
– Что вы! Гита по жизни очень спокойная. Единственное - от пива шалеет. За 200 метров чует. Любит, не удержать! Хоть каждый день покупай.
– Пиво?!
– совершенно другими глазами посмотрел на псину Федор Матвеевич.
– Не может быть?!
– Честное слово! И только разливное... На бутылочное или баночное ноль внимания. От разливного дуреет, перед людьми стыдно. И пьет его как сапожник...
Женщина потащила пса от соблазнительно пахнущего сосуда.
– Подождите!
– крикнул вослед Федор Матвеевич.
Он снял с бидона крышку, ручкой книзу положил на снег, до краев наполнил пивом.
– Пей!
– ласково предложил четвероногому коллеге по слабости.
Гита принялась с аппетитом лакать янтарную жидкость.
– Не зря собака - друг человека, - сказал Федор Матвеевич, - понимает, бутылочное - это моча, извините, конская.
– Будете?
– галантно протянул бидон даме.
– Нет, что вы!
– смутилась та.
– Я с вашего позволения...
Федор Матвеевич поднес к пересохшим губам сосуд, омочил горло жадным глотком, а метнув его в заждавшееся нутро, начал не торопясь, со вкусом поглощать чуть горчащий напиток. Надо сказать, язык пса тоже шнырял в крышку бидона без суеты - с чувством, толком и пониманием.
...И еще неизвестно - на небритом лице или на лохматой морде в тот момент было больше блаженства.
ТЕМНЕЧЕНЬКО
– Ой, темнеченько!
– стенала Антоновна соседке.
– Тимофей кончается. Семый день капелюшечки не ест, пластом лежит. Ой, темнеченько, люблю ведь его как смерть.
Тимофей был Антоновне не сват, не брат, даже не зять с мужем. Тимофей был котом. Но каким! Такого днем с огнем по всему свету ищи - только батарейки в фонарике садить. Как будто из лауреатов кошачьей красоты свалился однажды на крыльцо. Шерсть исключительной пушистости и до голубизны дымчатая, на шее белый галстучек, глаза зеленые...
– Ну, и околеет, - бросил муж на причитания Антоновны, - невелика персона. Возьмем нового. У Протасовых кошка через день с пузом. Убивался бы я по каждому шкоднику. По мне бы кто так убивался...
– Тебя-то бульдозером не сковырнешь...
– Ага, по весне вона как скрутило.
– Дак горло дырявое, то и загибалси!
– Че горло, когда желудок прихватило.
– Выжрал какой-нибудь порнографики из киоска...
– Тебя переговорить - надо язык наварить!
– махнул рукой муж.
– А нечего спориться...
Антоновна пошла в закуток, где лежал кот.
– Тишенька! Тиша!
– склонилась над умирающим любимцем.
У того не было силушки даже глаза приоткрыть. Всегда подвижный хвост лежал мертвой палкой. Ухо безжизненно завернулось. Шерсть свалялась, как у помоечной собаки. Нос горячий.
Антоновна пошаркала с горем к ветеринару, который не выразил ни малейшей радости, завидев бабку.
– Я по кошачьим не специализируюсь, - прервал просительницу на полуслове.
– Как это?
– удивилась Антоновна.
– Все одно скотина.
– Ты ведь не идешь к зубному, если возник гинекологический вопрос?
– Слава Богу, этот вопрос отвозникался. И во рту протезы. Ты мне, родненький, Тимофея полечи.
– Сам оклемается. Кошки живучие.
– Дак ведь это кот. Пойдем осмотришь, я заплачу, не сумлевайся.