Есель-моксель (несерьезные рассказы)
Шрифт:
– Ура-а-а-а!
Невестка стояла на верхней ступеньке и, как саблей, размахивая защитной палкой, радостно орала. Было от чего блажить на всю Петровку. Посреди двора валялся петух. С первого взгляда батальное полотно красноречиво вещало: впредь террорист никого не тронет. Клюв с головой валялся слева от крыльца, туловище с когтями - справа.
– Ура!
– кричала Лидка.
– Ура-а-а!
Наконец-то можно спокойно дышать в этом зверинце. Крылатая тварь получила по заслугам.
Савельич поворчал на Титаника
– А-а-а-а!!!
– истошно вопила, пугая куриц, Борьку с Васькой и всю Петровку!
– А-а-а!
И опять крик был логически оправдан.
Нет, чуда не произошло, голова Рэмбо не приросла к туловищу. В загорелую упитанную Лидкину ногу мертвой хваткой впился Титаник.
Жизнь продолжалась.
ЁКСЕЛЬ-МОКСЕЛЬ
Десять лет назад с Лехой Тетерей случай произошел. Не успел познакомиться с одной девицей - та в декрет. Не сильно Леха расстроился. "А, ексель-моксель!
– сказал себе, - когда-то все одно хомут надевать".
Моя мама, Анна Михайловна, говорила: молодые все симпатичные. Лехина жена была исключением. Не Баба-яга, но из близкой родни. "Какая разница-заразница, - не расстраивался Леха.
– Возьмешь красавицу, она из тебя сохатого-рогатого начнет мастерить..."
Шесть лет вместе прожили. Как-то Леха возвращается с работы... По дороге три литра - свою норму - пива купил. Со сладкими мыслями: сейчас оттопырюсь до упора, - открыл дверь квартиры... И захлопнул с вытаращенными глазами. С наружной стороны к двери не было претензий, тогда как изнутри одна табуретка расхлябанная осталась да на подоконнике ракушка из Сочи. И голые стены.
– Ёксель-моксель!
– побежал Леха к соседям.
– Обокрали!
Вышло хуже. Согласно пословице: "Только муж не знает, что жена гуляет". Его далеко не красавица, оказывается, целый год с одним казахом, несмотря на бабуягиную фотогеничность, из Лехи "сохатого-рогатого" мастерила.
Создав законному мужу густую ветвистость на лбу, казах поехал доделывать начатое в свой аул. Подогнал фургон и вместе со всем скарбом Лехино сокровище погрузил.
– Ну, ексель-моксель, - поклялся на руинах семейной жизни Леха, - чтоб еще хоть одна баба переступила мой порог!
И сел пить пиво с водкой. При этом яростно пел: "Отцвела любовь-сирень, вот такая хренотень!"
Насчет баб четыре года свято держал страшную клятву. С попугаем делил жилище. А завел его не из магазина "Оазис".
Рот у Лехи дырявый. Крошки, как горох из худого мешка, на пол сыплются. Леху прореха не колышет, а воробьям - радость. Летом постоянно харчуются на балконе.
В один холостяцкий день Леха глянул на крылатых нахалявщиков, ба! вместе с ними попугайчик прилетел столоваться. Разноцветный, как из шоу.
– Ёксель-моксель, - удивился Леха, - прямо филиал Африки у меня
Крокодилы не прилетели, зато попугай постоянно поддерживал балконную Африку. Регулярно с воробьями заруливал. Спелся с ними, будто на одной пальме вылупились.
– Ёксель-моксель, - как-то, глядя на несерьезную одежонку заморского гостя, прикинул Леха.
– А холода нагрянут, что зачирикаешь в своем эстрадном полуперденчике? Воробьи - пройдохи морозоустойчивые, а твои цветастые перышки облетят с первым снегом.
Человек Леха был сердобольный. "Простодыра чертова!" - называла его до убега в аул жена.
Глядя на попугая, Леха вспомнил голопузое детство и, выручая теплолюбивую птаху, навострил ловушку: ванночка детская, перевернутая кверху дном, на палочку одним краем опирается, под ней семечки. К палочке привязана леска, на другом конце которой Леха лежит в комнате под балконной дверью. Попугай прилетел на семечки, а дальше как в песне: "Ну, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети".
Словил попугая, как когда-то синичек. Возник вопрос имени спасенной от зимы птахи.
– Ты, ексель-моксель, в своей Африке был каким-нибудь Мандейлом или Чомбой, а у меня будешь Фаней! И не балуй!
– окрестил Леха крылатого сожителя.
Купил ему красивую клетку, чтобы все как у людей. Фаня с ходу "как у людей" отверг. Хватанул с воробьями воли, после чего жить за железными прутьями наотрез отказался. Закатывал скандалы и голодовки.
– Дурак ты, ексель-моксель, ни разу не грамотный!
– сказал Леха и навсегда открыл клетку.
Лехин приятель, заядлый голубятник, как-то зашел с добрым жбаном пива и забраковал Фаню на человеческую речь.
– Напрасный труд, - сказал орнитолог-самоучка, - твоего попку учить только язык мозолить! Не из породы говорливых.
– Жаль, - немного расстроился Леха, - а то бы, ексель-моксель, поболтали на досуге. Не все в телек пялиться по вечерам.
В одно отнюдь не прекрасное утро Леха (накануне накосорезился с дружками) просыпается, а сквозь хмарь в голове "ексель-моксель!" доносится.
Лехе совсем дурно стало. "Эт че, - подумал больной головой, - глюки колбасят?"
Похолодело все в пересохшем нутре, показалось: крыша едет, труба плывет, парохода не видать.
"Надо, ексель-моксель, завязывать так надираться", - сделал благоразумный вывод и увидел в изголовье Фаню.
Попугай с интересом рассматривал страдающего хозяина. И вдруг со стороны Фани раздалось:
– Ёксель-моксель!
– Дак это ты, паразит!
– обрадовался Леха, что "крыша" на месте.
– Ёксель!..
– подтвердил догадку Фаня.
С этого дня его прорвало. Безостановочно посыпалось: "не балуй", "паразит", "халява", "пошел в пим", "без базару".
Давал корм дружку Леха всегда с ласковым напутствием: