Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'
Шрифт:
– И не забудь ещё вот что вписать в указ, - с воодушевлением прибавил Артаксеркс, которому все больше и больше нравилось засыпать милостями служителя неведомой веры.
– Впиши, что от меня, царя Артаксеркса, дается повеление всем областным сокровищехранителям, которые за рекой, чтобы они также немедленно выдавали Ездре, учителю божеских законов, все, что тот у них попросит, по первому его требованию.
– Велика щедрость нашего владыки, - заметил Зефар, но при этом с некоторым сомнением покачал головой.
Но Артаксеркс уже и сам вспомнил про исключительную жадность заречных областеначальников. Ведь если, чего доброго,
Поэтому Артаксеркс подумал и прибавил:
– Запиши Зефар, лучше не так, а со всей точностью: чтобы серебра каждый из областеначальников выдавал для Ездры до ста сталантов, а также до ста коров, до ста мешков пшеницы, до ста батов вина и столько же масла - не больше, но и не меньше. А соли пусть выдают переселенцам, сколько они запросят, без обозначенного количества. И еще, чтобы ни на кого из священников, привратников и певцов, кто пойдет караваном для служения дому Бога Иерусалимского, мои начальники не налагали налогов и податей. И путь все мои подданые выполняют этот указ со тщанием, чтобы не гневить Бога Иерусалимского, который умеет раздвигать моря, насылать мор и язвы.
– Но захотят ли заречные областеначальники склонять голову перед простым книжником?
– усомнился вслух Зефар, торопливо записывая пожелания царя, чтобы потом изложить их складно, все по порядку.
Когда Артаксеркс был в столь добродушном настроении, как сегодня, Зефар нередко осмеливался вступать с ним в беседы, давать советы и даже спорить, хотя последнее все же случалось не слишком часто.
– Простой книжник?
– пожал плечами Артаксеркс.
– Нет, так дело не пойдет. Напиши в указе, что Ездра посылается в Иерусалим от меня, царя персидского и семи моих советников, великих князей, чтобы быть над всей Иудеей, моей сатрапией, главным судьей. Пусть судит там всех по законам своего Бога, я даю ему власть судить этот народ, и своей рукой осуждать на смерть, на изгнание, на заключение или на денежную пеню - и тогда никто не посмеет относиться к нему с пренебрежением. А теперь иди, Зефар, у меня много и других дел, кроме одного иудейского книжника...
Зефар вышел, а Артаксеркс ещё вольготнее растянулся на своем ложе, без подушек и прикрыл глаза.
Солнце светило даже сквозь сомкнутые веки, в саду цвела белая персидская сирень, громко заливались соловьи. Артаксеркс чувствовал себя сегодня таким же щедрым и справедливым, как солнце - он тоже помнил в своем царстве о каждой маленькой травинке и беспокоился о всяком ничтожном народе, живущим в самой далекой сатрапии.
Если бы Артаксерксу Лонгиману кто-нибудь сказал в этот момент, что он просто - влюблен, влюблен, как обычный человек, он бы не поверил, и мог бы даже сильно разгневаться за подобные домыслы.
Но, спрашивается, откуда тогда вдруг появилось для него и на удивление яркое солнце, и звучный, птичий щебет, и желание творить добро? Никому не ведомо, откуда берется любовь - ни простым смертным, ни царям царей, а тем более в этот момент Артаксеркс явно был...
3.
...один из многих.
После получения на руки царского указа Ездре пришлось ещё на несколько дней задержаться в престольных Сузах, и Мардохей был один из многих, кто пришел в дом к Уззиилю на встречу со знаменитым книжником.
После немыслимого успеха с прошением у царя, когда Артаксеркс е только
Что и говорить, для Ездры, простого книжника из Вавилона, до недавнего времени известного лишь среди левитов-иудеев, встреча с царем могла считаться чем-то вроде серьезной победы. Даже близкие ему люди из вавилонской общины не до конца верили, что Ездра и впрямь отправится на осле в Сузы, где сумеет добиться встречи с самим Артаксерксом, не говоря уже о царских дарах и почих милостях.
Не верилось, что Ездре вообще удастся попасть во дворец, чтобы высказать свою просьбу хотя бы кому-нибудь из вельмож или царских евнухов даже это казалось маловероятным. И почти совсем никто не верил, что Ездра вернется с письменным согласием царя на переход сынов Израилевых на земли отцов, о чем с фанатичной настойчивостью твердили во время субботних встреч иудеи, именно так, как и принято говорить о прекрасных, но неосуществимых местах. Отправляться же в Иерусалим на свой страх и риск было слишком опасно: за рекой действовали свои законы, и каждый областеначальник по-своему творил суды над теми, кто не имел охранной бумаги от царя, и обращался с ними как с плененными рабами, сбежавшими от своего хозяина.
И вдруг у Ездры все получилось! Дверь была открыта, и теперь многие из иудеев, не только левиты, начали спешно собираться в дорогу. На Ездру же иудеи стали смотреть, как на человека, через которого сам Господь творил явные чудеса, возбудив дух Артаксеркса, царя Персидского, обратить свое лицо на иудеев и сделаться их благодетелем вслед за Киром.
Поэтому всем хотелось увидеть Ездру своими глазами, услышать хоть слово из его уст, и вечером в дом Уззииля собралось столько народа, что тесные комнаты с трудом вместили желающих приветствовать бесспорного начальника нового каравана переселенцев.
"Благословен Бог наш, вложивший в сердце царя укрепить и украсить дом Господень в Иерусалиме, - сказал Уззииль, обращаясь к Ездре.
– И вложивший в сердце твое украсить своим посещением это скромное жилище, почтить меня и моих детей."
Но после встречи с царем, а особенно - после посещения царской сокровищницы, откуда Ездра на вытянутых руках вынес золотые и серебряные блюда для храма, он заметно переменился в лице и держался уже не так просто, как несколько дней тому назад. Речь его стала ещё более громкой и повелительной, чем прежде, глаза горели ярче и смотрели куда-то вдаль, так что казалось, что в мяслях он видит себя не в этой тесной комнате, а на площади, перед многотысячной толпой народа.
Трудно было поверить, что с того времени, когда Ездра выехал из Вавилона на крикливом осле, прошло чуть больше недели - теперь это был совсем другой человек, в полной мере осознавший свое великое предназначение.
"Бог да сотворить тебе, как Ефрему и Манассии", - громко и равнодушно говорил Ездра, обращаясь к незнакомым мальчикам, которых родители привели в дом Уззииля.
"Бог да уподобит тебя Рахили и Лии, что воздвигли вдвоем дом Иакова!" - благославлял Ездра иудейских девочек, подрастающих в престольных Сузах, которые во все глаза глядели на великого человека, которого за вечер поприветствовала немалая череда людей.