Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

Клюкина Ольга Петровна

– Но хорошо ли ты знаешь домашних зверьков внутри своего дворца, царь?

– Что ты этим хочешь сказать? Нет, грек, похоже, я пока плохо понимаю тебя без переводчиков. Твой язык для меня остался таким же путанным, как узоры на свернутом ковре. Лучше я велю позвать везиря: может, вместе мы лучше разберемся?

– Амана? Нет, уж он точно постарается перевернуть все мои слова. Мне стало известно, что Аман Вугеянин сам писал Мегабизу письма от своего имени в Сирию и вел с твоим сатрапом тайные переговоры.

– Аман? Он писал от моего имени?
– удивился царь.
– Я ничего

не знаю об этом.

– От своего имени, - осторожно поправил Артаксеркса грек.
– Он писал через переводчиков на одном из сирийских наречий, мало кому известного, и таким образом надеялся спрятать свои дела.

– И что же в том письме?

– Судя по всему, Аман Вугеянин сам подговорил Мегабиза устроить против тебя мятеж, чтобы устрашить тебя, и затем получить от тебя золота. Мой друг сильно жалуется на твоего визиря, владыка. Он так обставил дело, что греки тоже ему заплатили за этот мятеж золотом - они надеялись, пользуясь смутами, отвоевать остров, но не успели. Ведь Мегабиз получил от тебя подарки и сразу же явился с нимим воевать.

– Но зачем... зачем Аману все это нужно?

– Я думаю, Мегабиз не забыл Амана и поделился с ним твоими дарами. К тому же, визирь дважды собрал свою дань, - сказал Фемистокл.
– А в случае успешной войны получит от Мегабиза и тебя ещё - разве не так? Но ведь он и грекам пообещал свое содействие, и сообщил, что в ближайшее время царские войска будут заняты истреблением иудеев, и потому навряд ли смогут придти Мегабизу на помощь. Вот потому мой друг спрашивал у меня в своем письме: можно ли верить Аману?

– Что ты сказал?
– словно очнулся от забытья царь.
– Повтори последние слова.

– Я сказал: он спрашивает, можно ли доверять Аману Вугеянину... хотя бы ещё один раз?

– Еще один раз?
– зачем-то пререспросил Артаксеркс и в тронном зале повисла страшная тишина - не было слышно ни звука, ни даже легкого дыхания.

Фемистокл взглянул на царя и нерешительно добавил:

– В знак моей благодарности и преданности, я нашел нужным сообщить об этом письме тебе, повелитель, потому что понял, что ты не знаешь много из того, что делается у тебя за спиной. Но... ведь бывает так, что и богатырь валится наземь от дынной корки - кажется, так говорят в вашей стране. Я подумал, что твой визирь протягивает ноги дальше своего ковра, и решил предупредить тебя об этом.

Лицо Артаксеркса, сморщенное от напряжения и обиды, показалось вдруг греку неправдоподобно старым и некрасивым.

– Разве я мало давал ему золота?
– тихо спросил царь.
– Зачем ему больше? Трудно даже поверить в то, что ты говоришь...

– Ты можешь не верить мне, - спокойно ответил грек.
– И считать, что я пришел сегодня ночью, чтобы показать, как приуспел за это время в языке твоего народа, только и всего. Но я помню, что ты тогда мог бы приказать убить меня, мой господин, когда я впервые пришел в дворец под прикрытием женских одеяний. Тогда ты пощадил меня, и ещё дал впридачу двести талантов. Вот я и вспомнил про это, когда прочитал письмо.

– Двести талантов? Твоя верность стоит так мало? У персов она стоит гораздо дороже, - странно улыбнулся царь, а потом спросил: - У тебя с собой

письмо, о котором ты говоришь?

– Да, мой повелитель, но я сейчас не принес его с собой во дворец, а приказал спрятать в надежном месте. Жизнь приучила меня к осторожности. Что делать - иначе я давно был бы уже в царстве мертвых. Но если царю будет благоугодно, завтра я принесу его во дворец.

– Хорошо, пусть так и будет. Я должен обдумать твои слова. Завтра Аман снова приглашен на пир к царице Эсфирь, и я проверю, правду ли ты мне сказал.

– Как здоровье нашей прекрасной царицы?
– спросил Фемистокл, и не смог удержаться от улыбки. Он вспомнил, как показывал перед царем и царицей представление. И особенно - по-детски удивленное, внимательное выражение лица Эсфирь.

– Хорошо, - ответил царь.
– И будет ещё лучше. Чего не могу сказать теперь про своего визиря, хотя он пока что...

2.

...ходит, приплясывая.

Аман Вугеянин покинул царский дом в таком веселом настроении, что даже весело приплясывал на ходу. Он так часто пировал в обществе Артаксеркса, что давно уже привык к этому, но никогда прежде не сидел между царем и царицей Эсфирь, как самым близкий человек для царственных супругов.

"Артаксеркс сам сказал, что теперь все, что угодно сделает для меня, выполнит любую просьбу, - радовался про себя Аман Вугеянин.
– Сегодня он показал, что считает меня не просто за второго человека в царстве, но и за родного своего брата. А царица Эсфирь хоть и глядит на меня неприветливо, но на самом деле жить без меня не может, и не случайно пригласила меня на свой пир..."

Но вдруг Аман снова вспомнил про Мардохея Иудеянина и чуть не споткнулся на ровном месте. При мыслях о Мардохее у него сразу же начиналась кислая изжога и отрыжка.

"Неужели он все ещё стоит там, под деревом?
– удивился Аман.
– А ведь он хуже для меня, чем кость в горле. И почему я, кто уже стал почти вторым царем, должен дожидаться тринадцатого числа адара, чтобы увидеть, как Мардохей валяется у меня под ногами и смердит, как падаль?"

Аман кивнул слугам и свернул к дальним воротам, и те нисколько не удивились, потому что уже знали, куда побежал их хозяин.

Высокую и статную фигуру стражника Аман увидел издалека - Мардохей по-прежнему стоял под деревом с таким невозмутимым и спокойным видом, как будто ему ничего не угрожало. Как будто бы это вовсе не он совсем недавно валялся на площади распластанным в пыли, как будто бы не ведал про свою скорую судьбу!

Аман много раз слышал рассказы очевидцев, как Мардохей Иудеянин ползал перед народом на площади, поспыпая себе голову пеплом, и до слез жалел, что поехал в тот день на охоту, и не смог своими глазами увидеть такое приятное зрелище. Но зато царский везирь нарочно призвал к себе в дом человека из персов, кто видел все это, и теперь вечерами, возлегая с чашей вина, Аман снова и снова заставлял очевидца пересказывать ему эту историю во всех подробностях.

А большой ли был камень, которым мальчишка запустил Мардохею в голову? Сколько человек в толпе громко смеялись, когда увидели, как тот катается в пыли? Много ли иудеев рвали на себе волосы?