Ешь. Молись. Разводись
Шрифт:
Милана смотрит прямо. Умеет она вот так вот смотреть. Не прячась, не тушуясь.
– Мне было очень больно, когда я узнала об измене Олега. Очень, очень больно. Я была подавлена, разбита, почти уничтожена. Как женщина, понимаешь? Измена уничтожает именно женское начало.
– Мила…
– Подожди, выслушай. Сейчас мне меньше всего хочется, чтобы по моей вине вот так же страдала другая женщина. Какой бы она ни была.
– Я понимаю.
–
Молчу.
Сложно с женщинами. Да, я действительно понимаю о чём говорит Милана. И всё равно предлагаю ей связь.
Я тоже умею смотреть прямо.
Глаза в глаза.
– Я хочу быть с тобой. Хотя бы эти несколько дней. Просто быть с человеком, который меня нереально зацепил. Который меня возбуждает, будоражит, волнует. С которым я хочу находиться рядом. В котором я чувствую родственное ДНК, понимаешь?
– Я понимаю, но…
Ничего она не понимает. Не понимает, насколько сейчас вот это её состояние меня ломает. Как мне хочется её получить именно такую. Отстранённую, недоступную, протестующую. Мечущуюся. От праведности и долга к удовольствию, блаженству.
Давай, милая, давай. Сдавайся.
Сколько осталось в жизни таких вот настоящих моментов, когда ты обнажён полностью, хоть еще и одет?
А я перед ней сейчас обнажён. Открылся полностью.
– Я хочу тебя. Тебя. Только тебя. Ты моя женщина на сто процентов. На миллион. Ты подарок. Ты бесценна. Ты единственная, неповторимая. Ты нужна мне.
Сдавайся же, ну?
– Арс…
Слабеет, дрожит, замирает, трясётся, кожа в рисунках мурашек, аромат.
Рвётся фольгированная упаковка резинки…
– Арс… нет…
Да, Милана, да. Просто скажи «да».
– Ненавижу тебя.
Ненавидь, пожалуйста, только вот так, острее, глубже!
Прижавшись к панорамному окну, глядя на темнеющее небо Санкт-Петербурга, на величественный Исаакий. На золото и мрамор.
Без остатка. До дна.
– Арс… боже…
Да. Очень глубоко.
Почему же так хорошо в ней, а? Почему же только с ней оно вот так неистово?
Почему мысли только о неё, в голове только она?
За что нам с ней это, а? За что?
Ладно, мы потом решим. Потом будем рефлексировать, страдать, каяться. Отмываться.
Хотя я не понимаю, почему мы должны, отчего?
Оттого, что я не могу развестись с девочкой, которую не хотел и не хочу?
Оттого,
Всё это бред.
Жить надо. И получать от жизни лучшее.
Сейчас для меня лучшее – это она. Незнакомка из кафе, забраковавшая мой раф. Попутчица, чьё соседство стало таким приятным. Любовница, которая заставляет плавиться мои внутренности.
Женщина, которую хочу видеть моей. Пусть на пару дней, на неделю.
Потом решу на сколько.
Может и навсегда? Чем чёрт питерский не шутит?
– Арс… пожалуйста…
– Да, кричи, еще кричи, еще…
– Остановись, я тебя ненавижу.
– Ненавидь еще сильнее!
– Ты… ты…
Резко выхожу, разворачиваю её, и глядя в глаза насаживаю вновь.
– Давай, детка, ненавидь меня жёстче. Это заводит.
– Сволочь.
– Да!
– Пусти!
– Нет.
– Ты… ты…
– Согласись, что это кайф? Вот так, до дна?
Толчок, еще толчок, еще.
Как же сладко её трахать. Как же сладко её любить.
Знаю, что пик совсем рядом. Хочется вместе.
– Не закрывай глаза!
Взгляд, как бритва и приговор.
Что ж. Я знал, что так будет.
Еще, еще чуть-чуть… Подбрасываю, опускаю, поднимаю, насаживаю.
Да, вот так, как же, твою мать это хорошо!
Как же чертовски правильно!
– Ненавижу.
– Согласись, что это было прекрасно?
– Ненавижу.
– Хорошо. Я тебе разрешаю себя ненавидеть, если ты иногда будешь позволять себя любить.
Целую жадно.
Отпускаю.
Прав я был или не прав – не знаю. Если кто-то внятно объяснит мне почему люди должны сами себя лишать удовольствия и счастья я, может быть, даже с ними соглашусь.
А пока…
Милана осушает бокал, опускает голову.
– Вызови мне такси.
– Я могу проводить, тут же рядом.
– Нет. Я не хочу с тобой.
– Я всё равно тебя провожу до отеля.