Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа
Шрифт:
Книппер знала, что такое «фунт», но о футах понятия не имела. Однако сделала значительное лицо:
– Надо же, как техника далеко ушла!
Аргунов с ехидством спросил Соколова:
– Но этот самый «Варяг» будет защищать Российскую империю?
– Будет!
– Тем самым он станет защищать царское самодержавие и бесправие народов. – Аргунов судорожно подергал себя за козлиную бородку, нервно вскрикнул: – Не радоваться надо – скорбеть: боевая мощь империи увеличилась, горе, кхх, угнетенных народов возросло.
Соколов сделал
– Так, значит, следует Россию сделать как можно слабее? Пусть она будет нищей и беспомощной?
Чепик не выдержал, самоуверенно захрипел:
– Именно так! И если это поняли вы – полковник-преображенец, – стало быть, прогрессивные веяния дошли и до правящих верхов. Они-то, верхи, правды знать никогда не желали.
Соколов подумал: «Господи, какой же зануда!» Он хотел ответить как надо, да не успел – к нему подошел лакей, почтительно поклонился:
– Ваше сиятельство, простите, вас спрашивают внизу…
Соколов пробрался сквозь толпу гостей, сбежал с лестницы, перепрыгивая через ступеньки. В вестибюле, украшенном зеркалами и статуями, увидал кучера Егора. Тот протянул на ладони две коробочки:
– Вот, Аполлинарий Николаевич, аптекарь дал.
Соколов прочитал на облатке: «Люминал – производное веронала, обладает сильным снотворным действием. Люминал подвергнут клиническому и экспериментальному исследованиям в психиатрической клинике Лейпцигского университета. Обычная доза – 0,4 грамма, то есть две таблетки. При более высокой дозировке часто наблюдается побочное явление – расстройство психической деятельности». Соколов улыбнулся, подумал: «Прекрасно! Дадим социалистам двойную дозу. А тут что?» На другой облатке было напечатано: «Фалликулин – сильное слабительное средство. Действует неотразимо и быстро». Спросил:
– А зачем слабительное?
– Много денег от пятерки оставалось, а тут аптекарь советует: купи, дескать, всегда в хозяйстве от запора пригодится. Ну, я и взял, извиняйте, для поноса.
Соколов перекрестился:
– Господи прости, знать, счастье такое социалистам выпало! Сдачу, Егор, оставь себе, детям фиников купи. Эй, лакей, – окликнул пробегавшего мимо с подносом официанта, – скользи сюда! – Граф взял бокал, протянул засмущавшемуся кучеру: – Пей, пей, французское! Это тебе, Егор, не водку лакать, это напиток утонченный.
– Ох, хороша, спасибочки вам, Аполлинарий Николаевич, прямо в ноздрю шибает! – Ладонью вытер рот и бороду. – Сей квасок, однако, против казенной никак не устоит – силы в ём нет. Для чего такие капиталы за него платят, на трезвую голову не поймешь.
Хитрости буфетного мужика
Соколов отправился в буфет. За прилавком действовал широкий в плечах парень с круглым румяным лицом, густыми рыжеватыми баками и коротко, по последней моде, подстриженной бородкой. Буфетный мужик при виде Соколова расплылся в счастливой улыбке:
– Рад вас видеть, ваше сиятельство!
Соколов пророкотал:
– Ну,
– Это точно, Аполлинарий Николаевич, живу отлично-с, грех Бога гневить. Чем прикажете угостить?
– Пока ничем! – Соколов просто, как об обыденном, сказал: – Я сейчас приду с четырьмя мужиками, будем пить шампанское из пивных кружек. Ты загодя высыпи снотворное и слабительное, на водке все раствори, а когда я их приведу, ты шампанского и дольешь. Понял?
Семен заробел:
– Ваше сиятельство, простите, рад бы, да рука не подымается. Ведь меня за такие порошки в Сибирь отправить могут. И кандалы еще нацепят.
– Ну, доктор Гааз, тюремный доктор, царствие небесное этому доброму человеку, на Немецком кладбище прах его с миром лежит, кандалы против прежних времен сделал совсем легкими да на прикрепах кожей мягкой обитой. Так что против старого времени таскать их стало много легче. Однако, Семен, ты не трусь, я тебя в обиду не дам. Ведь не яд подсыпаешь, а обычные лекарства. Желудки прочистят, проспятся – еще здоровее станут. И жаловаться на тебя не будут, а радоваться за себя станут. А чтобы тебе интерес в деле появился, возьми на память денежную награду. Бери, бери! Здесь двадцать рубликов – не шутка.
Семен решительно тряхнул рыжеватыми кудрями:
– Коли надо, сделаем все, как вы приказали, Аполлинарий Николаевич.
Соколов погрозил кулаком:
– Семен, ты кружки не перепутай, не сунь мне слабительного! Если чего, то я тебя… Ну, понял? Тогда точно тебя отправлю кандалами греметь, а на Сахалине тебе полголовы выбреют.
– Как можно, ваше сиятельство! Вручу, что положено.
– Ну, действуй! – И побежал наверх – приводить приговор в исполнение.
Брызги шампанского
Пока Соколов готовил для социалистов неприятность, Сипягину удалось изложить великому князю свою просьбу относительно поэта, который очень желал стать почетным академиком. К. Р. заверил:
– Я дам этому делу ход, и будем надеяться, что на ближайшей сессии Академии ваш поэт станет нашим почетным, так сказать, членом, – и улыбнулся.
У Соколова были свои хлопоты. Он отыскал революционных товарищей, жавшихся в углу, сказал:
– Господа ниспровергатели, Виссариона Белинского уважаете?
– Разумеется! – ответил Азеф. – Это великий глашатай демократии.
– Так вот, этот глашатай, имея в виду наказание смутьянов, говаривал в кругу друзей: «Нет, господа, что бы вы ни толковали, а ради поддержания порядка мать святая гильотина – хорошая вещь». Впрочем, вы сегодня столько ужасов наговорили, что мурашки по спине бегают. Не знаю, как вам, а мне захотелось выпить – просто невтерпеж. Приглашаю всех в буфет!
Азеф поцеловал руку Зинаиде и спросил:
– Вы позволите мне отлучиться на три минуты?