Эшафот в хрустальном дворце: О русских романах В. Набокова
Шрифт:
Таким образом, дата рождения героя приходится надень его именин, а именины Мартына — на день именин Александра.
Прием утаивания и называния дат соотносится в романе с категориями общественной и личной. Дата именин, связанная с наречением, «называнием» человека и тем самым приобщением к миру общественному, оглашена. Даты рождения и смерти, принадлежащие пути личному, — скрыты.
Не названа в романе и дата перехода Мартыном границы. Перед уходом в Зоорландию Мартын приезжает к матери, в сентябре 1924 года. Приезд его приходится, видимо, на конец месяца; о том свидетельствует итоговая фраза, относящаяся к погоде: «Сентябрь был жаркий, погожий» (с. 198). Мартын проводит в доме дяди менее двух недель, в течение которых знакомится с Грузиновым.
В первую декаду октября, во вторник (с. 199), который выпадает в 1924 году на 7 октября, Мартын едет в Берлин. Он прибывает туда в среду, т. е. 8
121
Пушкин А. С.Т. 3. С. 94.
Итак, 8 октября Мартын встречается с Дарвином и говорит: «Я дам тебе четыре открытки, будешь посылать их моей матери по одной в неделю, — скажем, каждый четверг» (с. 228). «В среду он (Дарвин. — Н. Б.)получил толстый пакет из Риги и нашел в нем четыре берлинских открытки…» (с. 232). Это среда — 15 октября. «В четверг утром… он опустил первую» (с. 232) — 16 октября. «Прошла неделя, он опустил вторую» (с. 232) — 23 октября. «Затем он не выдержал и поехал в Ригу, где посетил своего консула, адресный стол, полицию, но не узнал ничего. Мартын словно растворился в воздухе» (с. 232).
Надо полагать, что Мартын перешел границу между 16 и 23 октября. Таким числом может быть 19 октября, лицейский праздник, многократно воспетый Пушкиным, день сходки друзей. На вопрос Грузинова: «Зачем?» — Мартын отвечает: «Повидать родных в Острове или Пскове» (с. 202). Близ Пскова в Михайловском отбывал свою северную ссылку Пушкин.
30 октября Дарвин опустил третью открытку, в пятницу 31 октября отправляется к Зиланову (с. 232). «Прошло еще несколько дней…» (с. 234), и Дарвин едет в Швейцарию известить мать Мартына.
Описание природы в Швейцарии читается как законспирированная пушкинская строка: «ноябрь вдруг отсырел после первых морозов» (с. 234). Ср. у Пушкина: «И ют трещат уже морозы…». Это начало той самой строфы «Евгения Онегина», из которой заимствован образ «гуся, ступающего на лед», поэтически маркирующий день именин героя — 9 ноября. Прозаическое воспроизведение 1-й строки XLII строфы, связанной в тексте с определенной датой, служит своеобразным указателем на нее. Символично, что день перехода Мартыном границы (19 октября) и день извещения матери о его исчезновении, он же день его именин (9 ноября), приходятся в 1924 году на воскресенье (см. финал главы III настоящего издания.).
Образ Мартына содержит еще одну важную для понимания романа аллюзию на «Евгения Онегина». Онегин — фамилия речная. С рекой, путешествием по воде, связана главная тема образа Мартына. Перекличка реализуется в имени героя: Мартын — общее название водных птиц (Larus Sterna) [122] , в число которых входит и чайка, и рыболов. Этот скрытый в имени образ — пародийное отражение пушкинского гуся, который оказывается эмблемой дня именин Мартына. И гусь и мартын — птицы водные, не певчие, как и сам герой романа, который, как было замечено выше, лишен литературного дара [123] .
122
Даль В.Толковый словарь… Т. 2. С. 301.
123
Имя героя, Мартын, в своем номинальном значении — пародийная автоотсылка к Ганину, герою «Машеньки», чей образ, будущего поэта, связан с соловьем. Другой пример пародийной автоаллюзии в романе реализуется на уровне фамилий персонажей: Горноцветов в «Машеньке» — Эдельвейс в «Подвиге».
Содержание романа «Подвиг», как указывалось выше, изложено на двух уровнях: реальном и фантастическом. Восприятие действительности как мира волшебного обусловлено точкой зрения самого героя. «Подлинной жизнью» Мартына была та, «которой он жил в мечтах» (с. 23). Сознание героя непрерывно переплавляет реальность в вымысел, а сфабрикованные фантазией образы утверждает как реальные. Фантастический смысл обретают картины прошлого. Так, Крымское побережье преображается в «Крымское лукоморье» (с. 170), — условие сказочности локуса реализуется за счет отсылки к пушкинской поэме-сказке, к прологу из Песни первой «Руслана и Людмилы». Это произведение, фантастическое по своей природе, становится одним из постоянных текстов-адресатов романа. Аллюзия на него в «Подвиге» повторяет пушкинскую, сделанную в «Евгении Онегине» [124] . Отмечу и календарную соотнесенность поэмы и романа: написанная в 1824 году, она воспроизводит сказочную Русь, в которую через сто лет (в 1924-м) уходит герой «Подвига» [125] .
124
В Комментарии к «Евгению Онегину» Набоков отмечал пушкинскую автоаллюзию «Reference to his own writings is used by Pushkin thematically throughout „Е. O.“.» (Eugene Onegin. Trans, with commentary… V. II. P. 36). Этот прием Набоков заимствует у Пушкина, по-своему, однако, преобразуя его.
125
В числе текстов-адресатов романа обнаруживается еще одно фантастическое произведение Пушкина — «Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди». Некоторые образы романа прочитываются
К этой же пушкинской сказке восходят в романе и образы девушек, будущих невест. Ср. у Пушкина: царевна Лебедь, на которой женится князь Гвидон:
Месяц под косой блестит, А во лбу звезда горит. А сама-то величава, Выступает, будто пава, А как речь-то говорит, Словно реченька журчит…Сказочный образ пародийно воспроизведен в портрете невесты Дарвина. «Это был портрет молодой женщины с диадемой на лбу. Сросшиеся на переносице брови, светлые глаза и лебединая шея…» «Она, знаешь, недурно поет», — добавляет Дарвин (с. 226). фугой пример Соня, которую Дарвин некоторое время прочит себе в невесты: «в бальном платье цвета фламинго… и с чем-то блестящим вокруг черных волос» (с. 96).
Обработке фантазией подчинены картины настоящего [126] и будущего [127] . Именно воображение Мартына становится методом познания. Вместе с Соней «они изучализоорландский быт и законы…» (с. 171). Отсюда представление о картине мира сочетает элементы реальные и ирреальные, что придает художественному пространству «Подвига» свойства пространства мифологического.
Сочинение Набокова прочитывается как роман-миф. Текст моделируется по образцам «Одиссеи» и «Энеиды» — двух канонических произведений о странствующем герое. Поэма Вергилия, как известно, была сознательно ориентирована на греческий образец. Римский поэт подчеркивал связь своего произведения с Гомером, почти все эпизоды его поэмы имеют прототипы у Гомера. Как пишет М. Л. Гаспаров, «Эней путешествует не по неведомым сказочным морям, а по местам, где уже побывали троянские и греческие колонисты» [128] .
126
«…Сидя на камне и слушая журчание воды, Мартын насладился сполна чувством путевой беспечности, — он, потерянный странник, был один в чудном мире…»
127
«Мартын с замиранием, с восторгом себе представлял, как — совершенно один в чужом городе, в Лондоне, скажем — будет бродить ночью по неизвестным улицам. Он видел черные кэбы… полицейского в черном блестящем плаще, огни на Темзе…»
128
Гаспаров М. Л.Вергилий, или Поэт будущего. — В кн.: Гаспаров М. Л.Избранные статьи. М., 1995. С. 412.
Набоков в «Подвиге» по-своему следует за Вергилием (см. финал главы) и создает свое произведение с постоянной установкой на «Энеиду» и, следовательно, на «Одиссею» Гомера. В реальном пространстве романного мира то и дело проступают черты пространства мифологического, уже обжитого героями Вергилия и Гомера. Так, на юге Франции по вечерам Мартын «шел покурить и погрезить к пробковой роще… Воздух был нежен и тускловат… и террасы олив, и мифологическиехолмы вдалеке… все было немного плоско и обморочно…» (с. 189).
1. Мифологический герой.
Образ Мартына, главного героя, странствующего изгнанника, мыслится как отражение образов Одиссея и Энея. Подобно Энею, Мартын покидает берег родины весной (с. 33). Изгнание обоих вынужденное.
Эней покидает Трою с отцом, Мартын с матерью. Эней — «роком ведомый беглец» [129] , ему поручена великая задача: «Италийское царство и земли Рима добыть» [130] . Мартын проникается сознанием своего таинственного долга, постигает назначение своего изгнанничества. В Кембридже Мартын так и не выбрал бы науки, «если б все время что-то не шептало ему, что выбор его несвободен, что есть одно, чем он заниматься обязан… он впервые почувствовал, что в конце концов он изгнанник, обречен жить вне родного дома. Это слово „изгнанник“ было сладчайшим звуком… Блаженство духовного одиночества и дорожные волнения получили новую значительность. Мартын словно подобрал ключ ко всем тем смутным, диким и нежным чувствам, которые осаждали его» (с. 76).
129
Вергилий.Буколики. Георгики. Энеида. М., 1971. Энеида. Пер. С. Ошерова. С. 123.
130
Вергилий.Энеида. С. 186. У Мартына, как у Энея и как у Пушкина, — две родины. У Энея — Троя и Рим, у Пушкина — Россия и Африка, у Мартына — Россия и Швейцария.