Эшли Белл
Шрифт:
Иногда Биби сама себя не понимала. Она не была дурочкой, но при этом вернулась сюда. Девочка знала, что не трусиха, что испытывать собственную храбрость нет особого смысла, однако продолжала приходить. Она не верила в то, что мертвые возвращаются, но ее все равно мучило любопытство. Хуже всего было то, что, понимая, насколько появление мертвецов в реальном мире нежелательно, Биби при этом в глубине души все же хотела столкнуться с гостем из загробного мира в надежде, что это будет самым настоящим волшебством.
Девочка опасалась, нет ли у нее темных импульсов. О темных импульсах Биби узнала из прочитанных книг. Будучи пятиклассницей, она читала то,
Храбрые девочки совершают храбрые поступки. В противном случае они теряют шанс выделиться из общего стада. Потерпев неудачу, они превращаются в кротких девушек, бледных и никому не интересных, заслуживающих жалости работяг, обреченных тянуть лямку своего существования в серых комнатах повседневности. В семь лет Биби подарили ее первую детскую доску для серфинга. Настоящим серфингом она занималась уже почти год. Она не имела ни малейшего намерения становиться блеклым ничтожеством ни сейчас, ни через пятнадцать лет.
Ты должна сорваться вниз с гребня волны, «застрелить» волну, «порвать» ее в тот момент, когда волна Рихтера может заткнуть тебя за пояс [17] . Ничего не бойся. Отсутствие страха отличает настоящую серферную крысу от салаги, ботаника, зануды и придурка. Храбрые люди, вырастая, не становятся салагами, ботаниками, занудами и придурками.
Повернув ручку, она отворила дверь в спальню.
Никаких изменений с тех пор, как здесь жили. Правда, с кровати сняли покрывало, одеяло и простыню, оставив голый матрас, да подушки спрятали в бельевой шкаф, а так все по-прежнему.
17
Американский сейсмолог Чарльз Рихтер предложил в 1935 году шкалу значений магнитуды землетрясения.
Подобно призрачному морю, подобно высокому приливу, такому высокому, каким он был миллион лет назад, густой туман застилал два окна, пропуская внутрь лишь тусклый свет. Окнами спальня выходила на противоположную от бунгало сторону, поэтому отблеск от включенного Биби электричества родители увидеть не смогут. Впрочем, одного тумана хватило бы, чтобы скрыть этот свет.
Дверь в ванную комнату была распахнута настежь, а вот в большой стенной шкаф – прикрыта. Ее саму удивило это, и Биби постучала в дверь шкафа.
Ответа не последовало.
«Бросайся вниз в гребень волны. Разорви ее. Не трусь», – пронеслось в ее голове.
Биби распахнула дверцу и включила свет внутри. Храбрые девочки не верят в бугименов. Никто ее здесь не поджидает, притаившись в засаде.
Тяговый тросик свешивался с расположенного на потолке люка опускной двери. Девочка знала, что, если она потянет за этот трос, дверца откроется, откинется на крепких петлях и пружинах, а затем выедет и разложится складная лестница.
Впервые со времени своего прихода в квартиру она услышала посторонние звуки. Они доносились с чердака.
Биби смотрела на тросик, но к своей досаде еще сомневалась, не решаясь протянуть руку, когда кто-то, должно быть, с силой толкнул опускную дверь сверху. Люк раскрылся, а пружины
– Капитан? – вымолвила она. – Это ты, Капитан?
Теперь магнитно-резонансный томограф показался ей не мрачным туннелем проклятых, а дорогой к воскресению. Биби не понадобились наушники-капельки, как в прошлый раз. Она не хотела слушать музыку. Ее порывистые мысли представились ей куда более занятными, чем любая музыка, этаким эквивалентом быстрого джаза, полного искрометности и энергии. Эти мысли заполняли все естество девушки радостью, удовольствием и ожиданием чуда. Места страху не осталось. Невозможное стало возможным. В этом она была твердо уверена. Биби не нужно было ожидать окончания обследования, чтобы чувствовать, как исцеление проникло во все кости, во все клетки ее тела. Врачи говорили, что ремиссия в случае глиомы головного мозга невозможна… Была невозможна до сегодняшнего дня. Пусть вновь ее обследуют… Магнитно-резонансная томография… магнитно-резонансная ангиография… магнитно-резонансная спектроскопия… Они ничего не обнаружат. Там даже нескольких раковых клеток не осталось. Ее беспокойные радостные мысли вращались вокруг необъяснимой загадки, лежащей в сердце новообретенного шанса на новую жизнь, вокруг первопричины отмены нависшего над ней приговора, вокруг тайны, не дававшей покоя ее писательскому естеству, жаждавшему до всего докопаться.
После магнитно-резонансной томографии врачи захотели провести кое-какие обследования повторно. По выражению их лиц Биби понимала, что полученные результаты их, что называется, огорошили. Такого они не видали. Никто из них не набрался смелости сказать ей, что невозможное стало реальностью, им хотелось еще раз все проверить, но Биби знала. Она просто знала…
Мира Эрнандес была слишком молода, чтобы возглавлять сестринскую службу в такой большой больнице. Внешне ей можно было дать не более сорока лет. Симпатичная женщина с блестящими, соболиной черноты волосами. Широко посаженные глаза отличались чернотой меха хэллоуинского кота. Полные губы. Женщина покусывала нижнюю губу, пока слушала, как Биби отвечает на ее вопросы.
Медсестра Эрнандес сидела на стуле у окна, том самом, который вчера занимал доктор Санджай Чандра, пока обсуждал с Биби ее страшный диагноз. Девушка сидела лицом к медсестре на своем счастливом, как она теперь считала, стуле. Каждая вещь в палате с этого момента стала для нее счастливой: счастливый столик между ними, счастливая кровать, счастливый телевизор, который она ни разу не включала, ее счастливый шелковый халат, ее счастливые тапки…
– Помогите мне разобраться, – сказала медсестра Эрнандес. – Так вы полагаете, что золотистый ретривер вас вылечил?
– Нет. Возможно… Черт, я не знаю. Собака должна иметь какое-то отношение к произошедшему. Просто обязана. Послушайте! Я не говорю, что это волшебная собака. Как вообще собаку можно назвать волшебной? Звучит нелепо. Но и пес, и мужчина, который его привел, должны что-то знать. Разве вам самой так не кажется? Я в этом уверена… Ну… мужчина должен знать, а собака не обязательно… Кто может сказать, что знает или не знает пес? Даже если ему что-то известно, он ничего нам не скажет. Собаки не умеют говорить, поэтому надо побеседовать с мужчиной.