Эскиды
Шрифт:
— Язвишь?
Асень коротко засмеялся и вернулся к своему занятию:
— Понимаешь, перед тем, как уйти с тобой, я говорил с Прове. И он сказал, что наши противники… мы, то есть, выживем после удара Десницы Сварога и не просто выживем, а приобретем невиданную доселе силу. А ты знаешь, что это значит?
— Что?
— А это, Варкула, значит, что мы обязательно найдем место, недосягаемое для Перуна и Дашубы, — поучительным тоном объяснил паренек. Изумрудно-зеленые глаза его смотрели сквозь Варкулу, сквозь пространство, наливаясь, как живой водой, интересом, — А это что такое? Раньше ее не было…
Его пальцы стремительно бегали
Вздохнув поглубже, Асень ушел в мир-между-мирами. Голоса…стоны…смех…тишина… прошлое…грядущее… Пустота… Мир полный огней…. Отмахиваясь как от назойливых мух, бывший рось разгонял ненужные видения. Вот оно! Недоверчиво поглядывая на мерцающую точку, паренек почти полностью растворился в нигде — ошибки быть не могло. Это была планета, нестабильная в их измерении…
Асень дрожащими от усталости и возбуждения руками пробороздил золотистые кудри своих волос и тихо прошептал:
— Прове был прав… — и вдруг громко захохотав, кинулся к другу и, крепко хлопнув его по плечам, радостно вздохнул полной грудью: — Варкула, друг, взгляни на эту пульсирующую точку — это наш дом. Это легендарная Вечерняя звезда. Варкула, ты все еще не понял? Это же наша Сайрийя! Теперь наша. И я знаю, как мы доберем к ней, — уже тихо добавил он, с такой любовью глядя на крошечную звездочку, что Варкула едва не рассмеялся. Однако и его заметно взбудоражила мысль, что их скитаниям подходит конец. Конечно, если Асень не ошибся…
… Правитель откинулся на спинку кресла и попытался отключиться от всего. За стенами замка бушевало веселье. Коренные сайрийцы праздновали День Обретения земли. И только несколько выживших старейших заперлись в своих комнатушках. Варкула ощущал их силу, слившуюся в единый поток, устремившийся на поиски памяти потерянных друзей и родных. Они звали его, но он отказался. Впервые! Не время сейчас лить слезы по прошлому. Наступила пора действовать!
Лано красиво спикировал над веселящейся толпой и опустился перед одиноко стоящей в стороне «девушкой».
— Ты чего здесь одна? — недовольно просвистел сайрийец, втягивая в себя крылья и приближаясь к своей печальной подруге.
Их массы на мгновение соединились, обменявшись накопленной влагой.
— Твой отец совершенно не принимает меня! — надрывным голосом выкрикнула она, утирая щуплый хоботок. — Он не любит меня…
— Он никого не любит, — равнодушно пожал плечами первенец Правителя. — Даже мать, а она одного с ним вида.
В небе опять затрещали красные фейерверки, заставив сайрийца инстинктивно пригнуться — уж больно они напоминали разряды росей. Лано трансформировал руки в крылья и укрыл ими свою подружку. Было до странного хорошо… тепло. Совсем рядом в молодых зарослях бесстыдно совокуплялись их сверстники. Когда-то и им нравились такие игры. У них было много партнеров… Но все это было до того, как стало известно, что Ляйвилюнь не способна выносить дитя. Раз за разом из нее вытекала лишь жидкая масса, не способная к жизни…
Многократное стрекотание заставило обоих вздрогнуть от неожиданности. Из высокой травы потек водянистый ручеек. Лано брезгливо поморщился и отступил в сторону, не желая быть задетым.
— Я слышала: мы готовимся к войне…
— Не мы — они, — мягко и уверенно поправил он девушку, настойчиво уводя подальше от празднующих. — Мы же укроемся в тихом уголке, на совсем другой планете. Мне так надоели его
— Ты говорил это отцу?
— А что толку? — Лано склонил к ней голову и потерся о ее висок, сам себе удивляясь: все чаще он преобразовался в человека и все больше ему это нравилось — новые незнакомые ощущения, новые возможности и мир… мир с этим зрением видится совсем по-иному. — Я говорил с матерью. Она поможет нам сбежать.
Ляйвилюнь только крепче прижалась к нему и счастливо вздохнула, невольно вспоминая, какими были их отношения в самом начале. Ее ласковый и нежный Лано был тогда озлобленным неразговорчивым существом с непомерной гордыней и возможностями. Их было много — придворных нимфеток, ищущих свое счастье в чужой постели. Почему он выбрал тогда ее, она не могла понять и по сей день, только в тот день жизнь провинциальной искательницы приключений круто изменилась. Сначала были буйные гулянки. Он часто оставлял ее в одиночестве. То было странное одиночество: много денег, много свободы, много развлечений… Но чем больше она узнавала его, тем больше хотелось уединенных вечеров. Первый их зародыш был встречен бурной радостью их окружения. Первый ее выкидыш — глухим презрительным молчанием. Она знала, что советовали ему всевозможные доброжелатели, и покорно ждала своего отбытия из замка. Однако Лано поступил как всегда на свой лад — демонстративно выделил ей покои рядом со своими, объявив ее тем самым своей женой.
Ляйвилюнь до сих пор с содроганием вспоминала свои первые дни в замке. Каждый, кому не лень, тыкал в нее пальцем и зло щерился при любой ее просьбе и требованию. Сколько ночей она провела, запершись у себя и вздрагивая при каждом постороннем звуке. Пока первенец Правителя не навел, как он потом выразился, порядок… Лано никогда не был многословен, даже наоборот, излишне молчалив. Невозможно было догадаться — спокоен он или его тревожит что-то. И лишь теперь она могла сказать с уверенностью, что знала наверняка, отчего после каждого разговора с отцом Лано распахивал всегда плотно закрытое окно и подолгу дышал легкими…
Она всегда считала, что ей повезло. Такой жирный кусок, по словам подруг, еще ни кому не удавалось ухватить до нее… Ляйвилюнь улыбнулась своим мыслям и потерлась о его твердую человеческую грудь — но они даже не предполагают, насколько ей повезло на самом деле.
— Ты готов отказаться от власти и поклонения?
— Думаешь, счастье в них? — тихо, словно самого себя, спросил Лано, — А я хочу покоя. Пусть мои братья дерутся за власть. Они хитрее и коварнее. Отец обретет в них лучших помощников, чем во мне. Я же всей этой межродовой грязью сыт по уши. И, знаешь, мне совсем не интересно, кто из них победит: роси, ки'коны или сайрийцы. Все они равноценные глупцы.
Вдалеке от восторга завизжала толпа. Лано напряг свое мутированное зрение и вгляделся в ночь. На высокий каменный балкон вышел его отец. Он что-то говорил о могуществе, о хозяинах вселенной, о силе, о страхе. Лано не слышал его и только с грустью смотрел на подножия замка толпы, ибо в отличие от них он знал как устал его отец… от самого себя.
— У нас будет ребенок, — робко шепнула ему на ухо Ляйвилюнь, но Лано лишь согласно кивнул головой, продолжая неотрывным взглядом следить за отцом. — Ты не понял. Живой ребенок!