Эскорт для чудовища
Шрифт:
Да чтоб тебя разорвало, Смоленский.
— Тогда мне нужно будет заехать в аптеку и купить контейнер с жидкостью для линз, — как можно мягче отвечаю я, — я могу это сделать до нашего отлета или когда мы разместимся в Сочи. Когда будет удобнее?
— Без разницы, — он теряет будто бы ко мне интерес, — можешь сделать это в любое время. Закажи себе что-нибудь поесть.
— Конечно, — отвечаю я, ухватившись за прекрасную возможность сыграть в отравление. Дав знак официанту, я беру меню и мило произношу, — можно мне двенадцать штук «Розовой
Ненавижу именно эти устрицы. Если уж мне придется убедительно играть и тошнить в унитаз, то мне понадобится всего лишь вспомнить о том, что я их ела. К тому же, двенадцать штук для меня — это гарантированное белковое отравление, если придется играть ну совсем уж убедительно.
Спустя несколько минут мне приносят большую тарелку с устрицами на льду. Я беру раковину и маленькую вилочку, тыкаю в бедного моллюска, глядя, как он едва поджимает свою мантию и чуть приподнимаю его, проверяя, чтобы не было осколков от раковины.
Аля обожала, кстати, устрицы, больше меня. Однажды она рассказала мне историю, как случайно проглоченные осколки раковины порезали ее знакомой внутренности. С тех пор мы обе не могли нормально есть этих гадов, не рассмотрев их едва ли не под лупой. А всех до ужаса бесило, как мы ковыряемся в моллюсках.
Я отправляю устрицу в рот, выпиваю водичку и откладываю в сторону. Одну, вторую.
Меня УЖЕ тошнит, если честно.
Когда я тянусь за шестой, то случайно натыкаюсь на взгляд Смоленского. Он настолько меня пугает, что я даже замираю. Можно было бы подумать, что он недоволен мною — вероятно, я веду себя сейчас не сильно прилично, заказав сразу столько еды и так сильно увлекаясь ею, словно, наконец, дорвалась до жрачки в ресторане. Но тут было что-то другое. Он будто меня ненавидит.
— Заканчивай с этим, — резко произносит он. Подзывает официанта и бросает ему коротко, — принеси счет.
— Уже улетаем? — спрашиваю я, не понимаю, с чего у него так поменялось настроение. Хотя… я напоминаю себе, какой приползла от него Аля. Адекватный мужчина, который умеет себя держать в руках, никогда не тронет женщину. Этот просто психованный. Он даже был в черном списке модельных агенств. Чему ты удивляешься? Себе удивляйся, Саша, ведь ты умудряешься держать себя в руках рядом с таким человеком и не трястись от страха, и тебе придется делать еще несколько часов.
— Да, улетаем. Твои вещи готовы?
— В машине на парковке, — быстро отвечаю, поднимаясь и посмотрев напоследок на свою тарелку. Не знаю даже, радуюсь ли я, что мне не придется доедать, или огорчаюсь, что мой план списать все на белковое отравление провалился.
— Прекрасно, — только и отвечает Смоленский, рассчитываясь за заказ. Я потираю замерзшие от волнения пальцы друг об друга, когда телефон в сумочке несколько раз вибрирует. Достав его, я вижу сообщение от матери.
Я уже забрала, Саш. Мы в больнице, Майя заболела.
Напишу тебе еще потом.
И
Вот черт!
Настало время исполнить свой план. Откладывать больше нельзя, или я избавлюсь от Смоленского только в Сочи, потратив время еще и на то, чтобы добраться обратно домой.
— Кирилл, прости, — произношу я тихо, когда мы приезжаем в аэропорт. Преодолев отвращение и ненависть, я дотрагиваюсь до его руки. Он поворачивает голову в мою сторону, встретившись со мной взглядом. Его серые глаза с такого расстояния кажутся пронзительно яркими. Мир был несправедлив, когда дарил такую внешность убийце.
— Что?
— Я отойду ненадолго. В уборную.
Интересно, он уже считает меня зассыхой? Я ведь уже второй раз отпрашиваюсь. На его месте я бы так и подумала.
Впрочем, если у него и мелькнула такая мысль, виду он не показал. Он едва заметно кивает и отворачивается.
Я ухожу, вставляя в ухо наушник, потому что телефон разрывается от входящих сообщений. Полчаса назад я записала Кате гневное голосовое. О том, что если та не найдет девушку сейчас же, то я просто-напросто сбегу. Пришло время исполнить свою угрозу.
— Заюша, ты капец, — раздается в наушнике голос Кати, — ты цыганке нахамила на улице, что ли? Что за черная полоса в твоей жизни? Я не могу никого найти, все как сговорились. Одна заболела, вторая не отвечает. Знакомых всех потрясла. Никто не может. А других девушек Смоленский отбраковал.
— Мне плевать, — шиплю я тихо в динамик, — предложи ему любую девушку. У него нет выхода.
Мне хочется рвать и метать. Пнуть, например, дорогую машину, которая стоит рядом, хоть как-нибудь спустить напряжение! Потому что я не знаю, что с Майей! Я должна уже на всех парах мчать к больнице.
Я очень любила племянницу. На это было две причины — она заменила мне погибшую сестру. И вторая причина — сама я не могла иметь детей. Я хотела удочерить девочку, но мама очень громко высказала свое «нет» на эту идею. Боялась, что меня замуж не возьмут с «прицепом». Ха-ха.
— Саш, пожалуйста, — снова оживает наушник, когда я нажимаю прослушать следующее сообщение. Тон Кати умоляющий.
— Нет, — произношу я уже громче, когда захожу в санузел, — я уже в туалете и готова изображать приступ отравления. Прости, Кать, но, когда дело касается моей семьи, я непоколебима.
Я включаю воду и плещу ею себе в лицо, чуть смазывая макияж, словно я плакала. Потом подхожу к унитазу и, протерев салфеткой пол, сажусь перед ним на колени. Надеюсь, моей бывшей учительнице Ларисе Николаевне сейчас икается. Когда-то эта старая стерва опустила ниже плинтуса мою самооценку, когда я заикнулась о мечте стать актрисой. Видела бы она меня сейчас, сидящую в фальшивых слезах, на коленях перед унитазом в общественном туалете…
Если Смоленский не поторопится, меня точно вытошнит.