Эскул. Небытие: Варрагон
Шрифт:
– А у меня их отродясь не было! А тебе, дядя, чего здесь надо? Лавка Гуггенхайма так рано не открывается.
– Не так начали, - попытался смягчить я ситуацию, - я - Эскул, ученик мастера Гуггенхайма.
– Ха, свистишь, чё это старый пердун, решил на старости лет помощника взять? Да он за медяк удавится!
– Люди меняются, Тиль.
– Люди, может быть, но...
– Да, да, Тиль, я знаю и вижу, что ты тоже знаешь. Ты - хоббит?
– И что?
– И ничего. Есть хочешь? У меня есть сыр и хлеб. Воды,
– Ничего, обойдёмся, - тиль осторожно подошёл и присел рядом со мной на такой же чурбак. Я достал сыр и хлеб из обители. В инвентаре еда не успела зачерстветь. Поломав горбушку, я протянул куски половинчику, которые тот, схватив. Начал жадно кусать и торопливо пережёвывать, поглядывая на меня из-под белёсых ресниц. Я посмотрел на его исцарапанные и иссечённые ступни со следами старых плохо заживших порезов.
– Тяжело босиком?
– спросил я, указав на его голые ноги.
– Обхожусь, спасибо за сыр, давно такого вкусного не ел.
– А говорят, хоббиты всё время так ходят, что это их национальная особенность.
– Ты где, дядя, такой дури набрался? По метёным улицам или по береговому песку, ещё куда ни шло. Но, например, по базару, врагу не пожелаю, иной раз такой дряни накидают или рыбью кость, к примеру, - мальчишка обиженно вытер нос и насупился.
– Ну-ну, не обижайся, Тиль, просто я, признаюсь, не местный, но людей вижу хорошо. Можно ещё вопрос?
– Валяйте, мастер, - паренёк вновь был в хорошем расположении духа, настроение менялось, как осенний ветер.
– Вот, не пойму, Тиль. Ты же вор? Укради себе сапоги и ходи нормально.
Опять что-то не то сказал. Половинчик сидел темнее тучи. Неловко вышло. Парень мне понравился с первого взгляда. Простотой своей, непосредственностью может. Бывает так, нравится человек, толком объяснить не можешь. Моё смущение прервал сиплый голос гоблина:
– Мастер Холиен, Тиль не из таких, он ворует только еду, да и то, когда долго нет работы и голодает. Ты же догадываешься, Эскул, что Древним не так просто жить в городе хуманов.
– А он что, тоже?..
– изумлённая инициатива половинчика была прервана звонким подзатыльником, прилетевшим от гоблина.
– Меньше будешь знать, крепче будешь спать, Тильман! Он наш, а подзатыльник ты получил за «старого пердуна», мне хоть и два века, но на слух не жалуюсь. Вот, я вам отвара из шишек медуницы принёс, не дело это, в сухомятку завтракать, - гоблин поставил перед нами глиняный широкогорлый кувшин, исходящий паром, к которому тут же присосался половинчик, обжигаясь и прихлёбывая.
Вдруг, над городом раздался протяжный вой труб, откликнувшийся с другой стороны утробным голосом сигнального рога стражи Варрагона. Воздух посвежел, небо над шпилями подёрнулось серыми клубами свинцовых туч.
Привстав от неожиданности, я увидел, как над одной из высоких башен, предназначение которых я так и не успел
Город встрепенулся, затрещал стуком открывающихся ставней и лязгом чугунных запоров. Где-то раздался топот множества ног, упал и разбился горшок на соседней улице. Усиливающийся ветер гнал мусор по пустым рыночным рядам.
– Эскул, Тильман, быстро ко мне в землянку!
– я впервые видел Гуггенхайма таким испуганным.
– Что это, мастер?
– попытался я расспросить семенящего впереди гоблина.
– Это? Это - смерть, Холиен!
– прокричал в нарастающем гуле Гуггенхайм, метким пинком отправляя половинчика в дверной проём землянки. Внутри было уютно, хоть и темновато. Алхимик бросился закрывать ставнями немногочисленные окна. Перед последним задержался, охнул, прикрыв рот ладонью. Я приблизился и из-за плеча посмотрел на то, что творилось за мутным стеклом окна.
К ветру присоединился моросящий дождь, небо стало значительно темнее. Оно словно опустилось. Казалось, можно было достать его рукой. Что-то пронеслось перед окном, царапнув по стеклу с противным скрипом. Я заметил, как побледнело лицо алхимика. Что, чёрт возьми, здесь твориться?
На улице в это время развивалась следующая часть непонятной трагедии. Из-за мутности стекла было не очень хорошо видно. Кто-то в светлом платье бежал прямо к нам вдоль закрытых лотков и прилавков. Это была женщина или девушка, волосы её были растрёпаны и мокры. Трудно было рассмотреть выражение лица, но по её рваным и судорожным движениям было понятно, что бегунья напугана до ужаса. В руках она держала какой-то горшок и неслась, вцепившись в него намертво.
– Проклятые отродья, это же Марта, молочница!
– услышал я дрожащий голос гоблина у себя над ухом, - ей конец...
Тут я увидел, как перед женщиной сверху внезапно появилось существо, взмахивающее кожистыми, как у летучей мыши крыльями. Тело его, почти обнажённое, лоснилось от дождевой влаги. Фигура молочницы замерла, руки безвольно опустились, горшок выскользнул и разбился, а колени женщины подогнулись, и она опала безвольной куклой на землю. Существо взмахнуло крыльями и поднялось ещё выше.
– Она жива? Гуггенхайм?
– я развернулся к алхимику.
– Пока дда... нам надо закрыть окно...
– И мы просто будем стоять и ждать в этой конуре?
– я стал закипать, почему-то бездействие именно сейчас меня очень разозлило.
– Эскул, мы бессильны ей помочь, гарпии забирают всех, кто не успел сбежать, от них нет спасения!
– Нет, говоришь... Закройте за мной дверь, учитель, никому не открывайте и...надеюсь, что всё, что вы увидите останется между нами?
– Это мальчишество, Эскул!