Эскул. Небытие: Варрагон
Шрифт:
– Официально?! Обалдеть... Как тут всё...запущено. Хм, а может и нет.
– Мастер Холиен, что касается алхимика. Есть один. На рынке торгует. Старыми вещами. О том, что он алхимик знаю я и ещё парочка наших. Могу к нему сводить, он как раз через полчаса закрывается. А есть и в белом городе алхимики. Все - по высшему разряду, но туда только с деньгами...
– Нет, нет, до белого города я пока не дорос, мне бы попроще чего.
– Ну так пошли. Эй, Бруно! Я к старому Гуггенхайму отойду, последи за лошадьми и близнецов, как стемнеет, никуда не пускай, - маркитантка накинула шерстяной плащ, под который застегнула
– Оружие обязательно?
– удивился я, глядя на подготовку гномы.
– Обязательно, - отрезала Матильда, - особенно если кавалер - голодранец. Должна же я тебя живым до алхимика довести, да и обратно по вечерним улицам Варрагона в одиночку ходить не стоит!
– Твоя правда, мамаша Хейген, у меня кроме хирургического ножа ничего для защиты нет. Но и с ним я не простая добыча. Лесной Парсум, который догнивает недалеко от дороги в Варрагон, тому неоспоримое доказательство.
– Ха, удивил, эльфёнок. Двуногие хищники гораздо опаснее и изобретательнее лесных.
Жилище алхимика, находившееся в пятнадцати минутах ходьбы, трудно было назвать домом. Это можно было принять за кучу строительного мусора, остатков поломанных телег, какого-то тряпья, которую навалили поверх вырытой землянки. Рядом с этим шалашом жались друг к другу две куцые сосенки, на нижних ветвях которых были развешаны пёстрые лоскутки, куриные кости на верёвочках, ржавые гвозди и поломанные подковы. Пахло соответственно, далеко не розами.
Гнома толкнула ногой замшелую скрипучую дверь и шагнула в темноту, поманив меня за собой. Внутри было просторно и воняло гораздо меньше, хотя и сыровато. Мы сразу попали в просторное круглое помещение, вырытое целиком в земле, над которым конусом были сведены просмоленные сосновые балясины, на которых тут и там висели пучки трав, целые веники, шкурки каких-то животных. Под самым потолком, в темноте, мне показалось что я вижу уснувших летучих мышей.
Посреди комнаты монументальным сооружением высилось вычурное резное кресло, потемневшее т времени, под креслом стояла глиняная ночная ваза. По периметру комнаты всё было заставлено шкафами, шкафчиками, ящиками, свёртками и мешками, коробками и кульками. Но, нужно отдать должное хозяину, во всём чувствовался должный порядок и система. Сам обитатель этого жилища восседал на кресле, недовольно повернув к нам голову и недобро поблёскивал стёклами очков с круглыми линзами.
Это был глубокий старик. Свет от масляной лампы, стоявшая рядом на большом бюро, застеленном суконной скатертью, выхватывал из сумрака землянки морщинистое серое лицо с просто-таки выдающимся крючковатым носом. Не морщины - целые каньоны бороздили его лоб, щёки и подбородок. На голове у него была замшевая кожаный каль (4), закрывающий уши, и с длинными завязками, свободно спадавшими на грудь старику. Одет хозяин был в тёмный сюртук с высоким воротником, из которого торчала дряблая шея с острым кадыком. Перед ним лежал толстый том в кожаном переплёте, в который он что-то записывал перед нашим приходом.
– Добрый вечер, господин Гуггенхайм, - сиплый голос мамаши Хейген был максимально смягчён реверансом, который гнома на моих изумлённых глазах с лёгкостью светской львицы изобразила перед креслом.
– И вам, уважаемая Матильда, доброго вечера. Что заставило вас вспомнить
– Нет, нет, господин Гуггенхайм, я совершенно с другим вопросом к вам. Я привела молодого человека, которого хочу порекомендовать и поручиться за него. Он способный и жаждущий знаний юноша, желающий послужить благому делу...- гнома жёстко взяла меня под локоть и подвела к креслу старика, ловкий тычок под лопатку заставил меня глубоко ему поклониться.
– Эскул из рода Холиен, господин Гуггенхайм, - пролепетал я под птичьим взглядом старика, не забыв отметить цвет его ника. Жёлтый?
Хозяин развернулся ко мне всем корпусом, слегка наклонился, правая рука его, затянутая в замшевую перчатку потянулась к моему лицу, застыла на полпути.
– Интересно...молодой квартерон..., подмастерье в Магии Жизни и Разума, подмастерье алхимик?!. Лекарь...травник...костоправ? Хм...изрядно, юноша, изрядно вы настроены, - чёрт, этот дед читал меня, как открытую книгу!
– А я что говорю, господин Гуггенхайм, способный...
– Заткнись, - спокойно бросил гноме хозяин землянки. И, о чудо! Матильда даже не стала спорить.
– Что ищешь ты в нашем мире, гость незваный?
– ещё больше удивил меня Гуггенхайм.
Я не спешил отвечать, да меня никто и не торопил. Но и взгляда я не отводил.
– Молодёжь... небось в мечтах мнишь себя великим целителем, потрясателем основ мира. А на деле, ты всего лишь беглец. Только от себя самого, как ни банально, квартерон, не убежишь. Это даже архимагу не под силу. Чего молчишь? Язык проглотил?
– Думаю, что ответить, Гуггенхайм. Или, как вас по-настоящему, господин алхимик? А что плохого в мечтах? Они помогают нам не разочароваться в себе и окружающем мире, как, простите, это произошло у вас, уважаемый гоблин! Мастер-алхимик или Грандмастер? Вы теперь старьёвщик на рынке!
– меня понесло, зацепил меня дед, я и не знал сколько обиды скопилось внутри, - у каждого из нас есть потери, у кого-то большие, у кого-то малые. Одних они делают сильнее, других слабее. Но выбор, выбор делает каждый за себя сам...
– Ты штооо творишшшь, - гнома шипела и показывала мне кулак исподтишка. Я взглянул на гоблина и опешил. Гуггенхайм улыбался. Острые пожелтевшие зубы, синий язык, слезящиеся глаза. Он просто беззвучно хохотал. Через минуту, отсмеявшись, Гуггенхайм промокнул уголки глаз какой-то ветошью. В которую тут же высморкался.
– Отличный выйдет целитель, мамаша Хейген, повеселил ты меня, эльфёнок. А я лет десять не то что не смеялся, улыбаться перестал... Давай, выкладывай, что задумал, вижу же так и прыгаешь на месте, ха-ха-ха.
Я даже растерялся от такого спектакля. Как мальчишку, гоблин вывернул меня на изнанку. На слабо взял, плюшкин...
Гоблин медленно отложил книгу, с которой сидел на кресле и спустился по приставным ступеням на земляной пол. Ноги его были обуты в самые настоящие войлочные обрезные валенки.
– Чего уставился, Холиен? Вот перевалишь свою первую сотню лет, поймёшь меня, старика. В землянке моим костям не сладко приходится, - хозяин пошаркал к дальней стене, где между двумя внушительными высокими шкафами висела старая рогожа. Отдёрнув её клюкой, на которую всё время опирался, он высоко поднял масляную лампу.