«Если», 2003 № 08
Шрифт:
Возле больной сидел очень смуглый человек в тюрбане, который был представлен гостье как мистер Ахмед, арабский джентльмен, весьма осведомленный в медицине и искусстве магии.
— Мистер Ахмед оказывает мне неоценимые услуги, — сказала леди Базингсток, протягивая ему руку, которую он поцеловал с большим изяществом, хотя миссис Милдмей, наблюдавшей это с явным неодобрением, показалось, что честь воздавалась более рубину «Парват», нежели костлявой руке, на которой он блестел. — Собственно, Каролина, я пригласила вас по его совету. Вы, разумеется, знаете, что милый Алворд был величайшим колдуном?
Мисс
— Колдуном, Маргарет?
— Мне кажется, я выразилась совершенно определенно. Или вы намерены сделать вид, будто не верите в колдунов, хотя именно они управляют страной? Да половина членов палаты лордов, две трети кабинета и сам премьер-министр — члены «Магуса»!
— Право, я не знаю, чему верить, Маргарет.
— Такого могучего колдуна, как Алворд, мир еще не знал, и это все рубин, Каролина!
— Рубин? — миссис Милдмей запнулась, уже не сомневаясь, что недуг леди Базингсток был много серьезнее, чем легкое нервное расстройство. Алворд — колдун? Что еще способна выкинуть эта женщина?
Леди Базингсток гневно теребила бахрому своей шали.
— Почему вы смеетесь надо мной, Каролина? Вы должны знать, о чем я говорю. Алворд ведь открылся вам. Иначе почему он побывал у вас, едва заболел?
— Уверяю вас, Маргарет, Алворд мне ничего не сказал. Только…
Леди Базингсток наклонилась вперед, ее лицо исказилось от жгучего нетерпения.
— Что «только», дорогая Каролина? Крайне важно, чтобы вы рассказали все слово в слово.
— Боюсь, это может вас огорчить.
Арабский джентльмен присоединился к настояниям леди Базингсток, и миссис Милдмей очень неохотно передала свой разговор с сэром Алвордом, как он был изложен здесь, заметив почти комичное выражение злорадного торжества на лице леди Базингсток, стоило ей упомянуть о намерении брата изменить завещание. Когда она умолкла, леди Базингсток обернулась к арабскому джентльмену и воскликнула:
— Это что-то означает, Ахмед? Она говорит правду?
— Ответить, милостивая госпожа, я не могу, пока не подвергну высокочтимую даму некоторому испытанию, — и он чарующе улыбнулся миссис Милдмей, словно предлагая ей редкостное удовольствие. Но миссис Милдмей не дала себя очаровать.
— Испытанию? — вскричала она. — Вы оба сошли с ума?
И леди Базингсток, и арабский джентльмен пропустили ее слова мимо ушей.
— Ваш муж несомненно желал, чтобы перстень получила его сестра, милостивая госпожа, и я не думаю, что он объяснил ей, почему.
— А я уверена, что объяснил. Наверняка он рассказал ей о перстне все, а она явилась сюда напугать меня, чтобы я от него отказалась. Ну так я не испугаюсь, слышишь? Не испугаюсь и не отдам рубин. Он сделает меня великой, ведь так, Ахмед? Более великой, чем мистер Грэшем, более великой, чем сама королева, и как только я узнаю его тайну, то начну с того, что уничтожу тебя, Каролина Милдмей!
С каждым словом этого необычайного заявления голос леди Базингсток поднимался все выше и завершился визгом. Больная вскочила с кушетки с таким угрожающим видом, что миссис Милдмей сочла за благо попрощаться.
После этой встречи миссис Милдмей, разумеется, больше не заезжала на Гросвенор-сквер. И ни одной живой душе, кроме своего мужа, не поведала
— Я видела ее в Гайд-парке, моя дорогая, верхом на лошади, по-мужски, только подумать! Я бы не поверила, если бы не видела все собственными глазами. И выглядит она почти коричневой, совсем иссохшей, будто какая-нибудь фермерша, и до того некрасивой, что можно поверить в учение этого противного Дарвина: мы все внуки и внучки обезьян.
— Леди Гленкора! — попеняла ей мадам Макс, взглянув в сторону миссис Милдмей.
Леди Гленкора сразу преисполнилась раскаяния.
— Ах, миссис Милдмей, прошу прощения, что я так отозвалась о вашей родственнице, но, право же, эта женщина не в себе, если ездит верхом по-мужски в сопровождении джентльмена в тюрбане.
— Мистера Ахмеда, — пробормотала миссис Милдмей.
— Да пусть он будет самим великим ханом Аравийским, если ему так хочется, все равно это неприлично. И всем известно, что ее слуги ушли от нее без предупреждения, а новый кухонный мальчик Лиззи Берри рассказывает о том, что творится в доме леди Базингсток: такие жуткие истории, что кровь стынет в жилах.
Чувствуя, что леди Гленкора смотрит на нее с живейшим любопытством, миссис Милдмей сумела придать чертам своего лица выражение кроткого огорчения.
— В какое трудное положение это ставит леди Берри!
Вот все, что она сказала, но ее сердце налилось свинцом, и ей вспомнилось поразительное утверждение леди Базингсток: Англией управляют колдуны. Про Плантагенета Паллистера, супруга леди Гленкоры, говорили, что на посту канцлера казначейства он творит чудеса. А вдруг это подлинные чудеса? Эти тяжелые мысли понудили миссис Милдмей распрощаться, и она отправилась домой, горько сожалея, что Алворд не счел нужным довериться ей.
Прошел месяц. Светские балы и карточные вечера оживлялись рассказами об эксцентричных выходках леди Базингсток, которые выглядели все более и более несдержанными. Леди Базингсток швыряла булочки в официанта кондитерской «Либерти»; леди Базингсток вырвала у торговки корзину с яблоками и убежала прочь; леди Базингсток укусила полисмена в плечо. Миссис Милдмей была крайне удручена поведением невестки и, воспользовавшись тем, что носила траур, отказывалась от приглашений, которые могли привести ее к соприкосновению с непредсказуемой орбитой леди Базингсток. Однако она не могла избежать утренних визитов светских сплетниц. Столь же неизбежными были редкие столкновения с вдовой брата — тощей, растрепанной, повисшей на руке мистера Ахмеда, словно только эта рука помогала ей держаться прямо.
Затем столь же внезапно леди Базингсток скрылась от посторонних глаз в своем особняке на Гросвенор-сквер. Бомонд увлекся другими сплетнями, и миссис Милдмей позволила себе надеяться, что подобное не повторится. В середине июля ее надеждам положил конец мистер Чесс, который вновь посетил сестру своего усопшего клиента. На этот раз он пришел в сопровождении одного из клерков.
— Я, право, не представляю, как вы сможете меня простить, — сказал мистер Чесс. Его честные глаза ирландского волкодава были исполнены страдания.