«Если», 2003 № 09
Шрифт:
Мне стало вдруг неловко, что в качестве тряпочки для пыли я использовал страницы из этого фолианта — они не заслуживали подобного обращения. Уж лучше бы употребил рукав своего парадного кителя!
— Я все обдумала, — сказала Ресту-Влайя. — Послушай историю.
— Слушаю.
— Раньше мы считали, что у вас вообще нет искусств, одни лишь технологии. Все наши трофеи свидетельствовали об этом. Разговоры с немногими пленными землянами тоже подводили к мысли, что ваша цивилизация украшает только упаковки для продуктов питания. Самые прозорливые из нас понимали, что видимая картина — ложная. Они учили, что где-то в недрах вашей цивилизации существуют
Тут Ресту-Влайя полезла в дебри профессиональной терминологии, и я не могу ручаться, что понимал ее лучше, чем положено бригадному генералу.
— …Сказано: «Голова — на шее, воздушный крокодил — на привязи», что каллиграфически может быть разрешено как «Искусство — душа культуры». Сопряжение премудростей показывает: разумная раса без искусства либо вымрет, либо превратится в неразумную. Вы разумны и впечатления вымирающих не производите. Это все потому, что вы спрятали свою душу очень далеко. Большинство из вас о ней даже не подозревает, но душа у вашей культуры есть, она существует.
Ресту-Влайя наклонилась вперед и положила ладонь на раскрытую книгу.
— Вот ваша душа.
— Видишь, не все у нас так плохо, — сказал я не без гордости за Сверхчеловечество.
— Все у вас было не так плохо. Но теперь мы насладимся мщением, брига-ден-гене-рал Эффендишах.
Мы с полковником Дурново везли мир Сверхчеловечеству.
Практичные тойланги, оказывается, пощадили крейсер «Аль-Тарик». Раскрошив на нем установки тяжелого вооружения и антенную башню, они взяли его на абордаж. Наши звездолетчики почти не сопротивлялись — приказ на уничтожение Кометы казался абсурдным, никто не хотел умирать после того, как блок-крепости бесславно проиграли сражение за Солнечную систему.
Могущественные родственники Ресту-Влайя от лица правительства связались со Ставкой и предупредили, что массовый геноцид землян отложен, а дипломатическая миссия бригадного генерала Эффендишаха возвращается на борту «Аль-Тарика». Крейсером управлял земной экипаж под контролем тойлангской призовой партии.
С Джакомо Галеацци перед нашим отъездом из посольства случился очередной припадок. Ресту-Влайя категорически настояла на том, чтобы оставить берсальера на Эрруаке.
«У него начался неуправляемый распад личности под воздействием нашего гипервируса, — сказала она. — Мы ожидали чего-то подобного. Ваша медицина не справится. Его и капитана Смыглу мы запросили на Эрруак именно для того, чтобы вылечить. Мы испытываем этические неудобства из-за того, что человек, открывший для нас двери в Солнечную систему, может умереть».
Берсальер, откровенно говоря, был мне глубоко безразличен. Куда больше я беспокоился за судьбу мирного договора, который еще предстояло утвердить в Ставке.
Петр-Василий, прочитав предварительный текст соглашения, долго хохотал. А потом предрек, что история накажет тойлангов за политическую близорукость. Следующую войну, которая случится еще на нашей памяти, Сверхчеловечество точно выиграет. По его мнению, адмиралы должны были подписать такой мирный договор без колебаний.
Я оптимизма Петра-Василия не разделял, но спорить не спешил, тем более что полковник тему мирного договора
Крейсер уже вынырнул из пространства Аль-Фараби и сближался с «Кавуром», когда Дурново снова завел разговор на эту тему.
— Знаешь, Искандер, у меня все равно в голове не укладывается, как тойланги могли провернуть такую операцию. Вот, например, подмена новостных пилюль Галеацци и Смыглы. Это же совершенно невероятное дело!
— Мне бы твои проблемы.
— Но ты же разведчик, тебе должно быть интересно!
— Да что тут интересного? Раз провернули — значит смогли. Смирись с фактами.
— Тебя после разговора с этим орденоносным чудовищем как подменили.
— Она не чудовище. Просто инопланетянин.
— Скажи честно: ты тоже вражеским гипервирусом накачан?
— Да нет же! Я в корабельном госпитале проверился. Первым делом.
— Ну так поговори со мной, как офицер с офицером! А то ты все время молчишь и улыбаешься с таким загадочным видом, будто вчера потерял с Ресту-Влайей девственность, а завтра намерен на ней жениться!
— В чем-то ты прав, — ответил я.
Выражение лица Петра-Василия свидетельствовало, что я хватил лишку.
— Хорошо, хорошо, признаю: шутка неудачная. Скажи, для тебя действительно важно знать мое мнение насчет новостных пилюль?
— Да.
— В таком случае, как офицер офицеру, тебе напоминаю, что новостные пилюли — это не голландский сыр и не салат с креветками. Это не продукт питания, а препарат, который можно получить синтетически по заданной формуле — пусть и очень вычурной. Точно так же, как и вакцину универсального фага, анальгин и синтетическое пиво.
— Да неужели? — саркастически спросил полковник. — Вот спасибо, вот объяснил.
— Ты же ими не пользуешься — может, не знал. Так вот, до позавчерашнего дня наши сети нелинейной и обычной связи прокачивали через себя, помимо сотен квинтобайтов прочего мусора, формулы свежих новостных пилюль для миллионов подписчиков. В частности, все боевые и вспомогательные единицы нашего флота, а равно армейские медчасти эти формулы получали. На основании принятых инфопакетов химические реакторы, установленные в медчастях или буфетах, синтезировали по запросу каждого абонента конкретный набор пилюль — в соответствии с данными о подписчике.
— Само собой разумеется.
— А теперь подумай, сколько ретрансляторов и подстанций в наших сетях связи? Особенно обычных, линейных? Тысячи! А сколько из этих ретрансляторов в силу тех или иных причин было уничтожено в результате диверсионных действий тойлангов за последние полтора года?
— Не знаю. Два. Может, три.
— Сразу видно, что ты никогда не служил ни в разведке, ни в войсках связи. Ты не знаешь, что, например, спецтранспорты «Парацельс» и «Гиппократ» были не только госпитальными кораблями, но и крупными узлами связи эскадренного звена. Даже я, сидя на «Бетховене» и зная о ходе войны далеко не все, насчитал три десятка крупных диверсий именно против элементов наших сетей связи и управления. Большинство из них показались мне — и Ставке, думаю, тоже — бессмысленными, самоубийственными акциями. Проводились они обычно без увязки с оперативной активностью тойлангской армии. Будто бы от нечего делать, как геройство ради геройства. Я думал — младшие отпрыски аристократических семейств стараются выслужиться, чтобы получить свой личный звездолет и мешок поэтических свитков.