«Если», 2009 № 02

Надеждин Андрей

— …Я дала клятву.

У короля задрожали ноздри.

Чувствуя, что падает, что под ногами нет опоры, Янина вышла на середину мягкой комнаты, и груды лебяжьего пуха, зашитые в наволочках, подворачивались под ноги, и без того ослабевшие.

— Это мой муж! Я сама решу, не вмешивайтесь!

Лицо короля расплылось перед ее глазами, но зато она ясно увидела воспитателя в малиновом халате. Тот стоял за плечом короля, его старое, морщинистое лицо казалось сделанным из скомканной бумаги. Он смотрел на Янину со слезами обожания на глазах.

Король вышел. Воспитатель

немедленно вышел следом. Янина села на пол.

Принц скулил в углу. Минуту, другую, третью. Она все ждала, что он успокоится, выйдет к ней, тогда она поговорит с ним ласково, и он перестанет наконец издавать эти тонкие, ноющие звуки. Но он все скулил, и Янина почувствовала раздражение.

Король-то — отец и наверняка лучше знает, как с ним обращаться. Воля короля, подчас жестокая, делает принца хоть немножко человеком. Сам Новин подобен киселю, без смысла, без внутреннего скелета. Чужая воля формирует для него внешний скелет — как форма для желе. Король ушел, чтобы она, Янина, нагляднее и лучше это поняла.

— Замолчи! — сказала она с неожиданной злостью.

Ей захотелось пинать скулящего принца ногами. Пусть визжит громче. Или пусть наконец замолчит.

— Заткнись! Заткни пасть…

«И никогда не открывай, пока я не разрешу».

Она заплакала — впервые со дня свадьбы. Чего там — впервые с того дня, как ее избрали невестой принца.

* * *

В день летнего солнцестояния зал суда опять вместил множество людей. На этот раз не было пышности, только строгость. Принесение жертвы на черном камне — ритуал, но не праздник.

Янина читала об этом действе и видела гравюру в книгах. Но ей никогда не доводилось присутствовать в качестве свидетельницы.

Принца не было рядом с ней. Со дня свадьбы король перестал столь щепетильно относиться к присутствию Новина на больших государственных церемониях. Место принца заняла Янина, и она отлично справлялась с ролью принцессы. Каждый такой выход был работой, но работой несложной. Особенно если рядом не было непредсказуемого, вечно испуганного Новина.

Прозвучали приличествующие случаю речи — все по сценарию, предписанному ритуалом. Главный судья, служивший в данном случае голосом государственной власти, обратился к черному камню с мольбой о принятии жертвы: «Ради урожая, солнечного света, торговли, рыбного улова, ради процветания страны, столицы и провинций, прими жертву, великий камень».

Потом король, до сих пор стоявший в стороне, выступил вперед. Прошел, осторожно шагая, по узкой кладке, ведущей к громаде камня у северной стены. За ним, ступая след в след, прошли два гвардейца.

Король остановился перед камнем. Гвардейцы одновременно шагнули к нему и сняли с плеч черный плащ. Король остался в белой рубашке — левый рукав застегнут у запястья, правый подвернут до локтя. Янина со своего места увидела голую жилистую руку, испещренную тонкими шрамами, как зарубками на стволе.

Король поднял обе руки, что-то неслышно сказал и полоснул себя ножом, невесть откуда взявшимся. Янина обязательно содрогнулась бы, если бы не выполняла

в эту минуту работу принцессы — человека, идеально владеющего собой.

Черный камень не изменился. Кровь, упав на его поверхность, перестала быть видимой. Король стоял, глядя на алтарь с бесстрастием, в котором Янине померещилось презрение и даже толика отвращения.

Потом камень засветился. Янина увидела отблески зеленого огня на лице короля, и на его мокром лбу, и на зубцах короны. Из книг она знала, что за надпись проступила сейчас на алтаре: «Доступ подтвержден».

— Доступ подтвержден, — провозгласил король.

И придворные, чиновники, приглашенные землевладельцы радостно закричали и обнялись. Под сводами зала раздались аплодисменты — все знали, что камень подтвердит доступ, но всякий раз в последнюю минуту испытывали что-то вроде священного страха: а вдруг? Что если пророчество о конце света когда-нибудь сбудется?

Гвардейцы набросили плащ на плечи королю.

Янина сидела, не шевелясь, на своем месте, пока слуга с поклоном не сообщил ей, что пора идти.

* * *

Воспитатель принца носил малиновый халат, потому что принц любил его в этом домашнем виде. Принц успокаивался при виде халата. Халат означал, что все идет по-прежнему. Горький опыт научил принца, что если все кругом одеваются в официальные или праздничные, блестящие, звякающие, струящиеся шлейфами наряды — впереди испытание. Любая церемония перед лицом толпы была для принца пыткой.

Воспитатель постучался в дверь отдельной спальни Янины на другой день после жертвоприношения. Морщины на его старом лице, похожем на скомканную бумажку, залегли глубже и потемнели.

— Принцесса, — начал он сразу после приветствия, — я очень благодарен вам… за жалость к моему бедному мальчику. Вы жалеете его, я вижу. Никто, кроме меня и вас, его не жалеет.

Янина знала, что это правда.

— Но он, — воспитатель прерывисто вздохнул, — не оставит вас надолго в покое. Вчера он расспрашивал старуху…

«Старухой» воспитатель звал служанку, бойкую и вовсе не старую, приставленную к Янине в качестве личной няньки, поверенной и шпиона-соглядатая. «Старуху» звали Мышка — это было, конечно, прозвище, а о настоящем имени Янина не спрашивала.

— Она донесла ему, что у вас с принцем ничего не было. Вы два месяца замужем. Он снова стал… ну, вы понимаете.

Янина опустила голову.

— Он говорил ужасные вещи. Я надеюсь, только… говорил. Но может статься, он сделает… Принцесса, послушайте меня. Еще не поздно. Давайте поступим, как я с самого начала предлагал…

В первые же дни после свадьбы воспитатель научил Янину, как завоевать сердце принца. Надо было приходить ежедневно, в одно и то же время к нему в комнату и приносить ванильное мороженое. Перед ванильным мороженым принц благоговел. Он съедал содержимое стаканчика за несколько минут, лицо его и руки покрывались белой жижей, а глаза ненадолго делались счастливыми.