«Если», 2009 № 03
Шрифт:
На следующий день они встретили меня оба — мама и дьяволенок. То есть сначала была только Ити. Я одновременно и пожалел, и обрадовался, что малыша нет, все ломал себе голову, как предупредить эту парочку, что за ними следят.
И тут вот что произошло. Она, вместо того чтобы исполнить обычный танец-приветствие, словно почувствовала мое беспокойство, приостановилась было рядом со мной — ну, полное ощущение, что прислушивается, — а потом вдруг такую завертела карусель вокруг танкетки, что у меня в глазах зарябило. А я как знал, смотрю — запись перестала работать. Вот это да, думаю.
Ити тут же карусель свою прекратила, и, откуда ни возьмись, малыш
Они были совсем одинаковые — и мамаша, и ее дьяволенок, — но я с ходу стал различать, кто есть кто. Двигался малыш совершенно иначе. Никаких тебе танцев приветствия и прочих реверансов, налетел как вихрь (то есть он и есть вихрь), раза три прошел через танкетку туда-сюда, причем почти не мигало. Суматошный, стремительный и не то что неуверенный в движениях, а такой — враскачку немножко. Перепутать их было просто невозможно.
Поиграл я с ними в охотку, Ити тоже поучаствовала, но в основном в сторонке крутилась, приглядывалась. Интересно, чем они смотрят?
Еще дьяволы танцевали, еще я мигал им, гонялся за ними, пятился, а уже новое беспокойство стало меня точить — что говорить спецагенту, если каждый день запись будет стираться. Ведь он не поверит ни одному моему слову, он придумает что-нибудь еще, чтобы посмотреть, чем я тут занимаюсь с дьяволами.
Я в тот момент играл с ними в запретной зоне, с которой после рождения дьяволенка запрет был явно снят. Во всяком случае для меня. И я подумал: вот было бы здорово, если бы при выходе из зоны малыш убрался, запись возобновилась и там осталась бы одна Ити.
И я даже не очень удивился, просто обалдел сильно, когда они тут же это и сделали. Дьяволенок, мчавшийся в тот момент ко мне, с разгону затормозил и полетел к маме, будто она его позвала. Они оба повели меня из запретной зоны; я послушно за ними шел. Потом безо всякого предупреждения дьяволенок вразвалку умчался прочь и тут же включилась запись. Ити принялась за свои обычные танцы и вертелась передо мной, пока мы не добрались до обычной точки расставания неподалеку от кратера Архимеда.
Можно было считать доказанным — эти крошки читали мои мысли. Или, по крайней мере, мои желания.
Американцы встретили меня и в первый раз попеняли на опоздание. Глен Тамп, ихний водист, у которого отношения со мной были просто замечательные, на меня буквально наехал:
— Мы тут, считай, без воды сидим, пока ты со своими дьяволами наперегонки по Марсу мотаешься.
Насчет воды Глен, конечно, преувеличил — у них были большие запасы, а я эти запасы всего лишь пополнял. Но я не стал спорить и только спросил:
— Глен, ты откуда про дьяволов взял?
— Для кого Глен, а для тебя Гленн. Сказали.
Обрезал, называется. У них интересно с этим именем. Гленн — официальное имя, а уменьшительное — Глен. Почувствуйте разницу.
— Гленн так Гленн. Кто сказал?
— Да все говорят.
— Враки это. Несколько раз видел потом, даже заснял, на Земле продам за хорошие деньги, но, уж конечно, никаких «наперегонки» не устраивал. Еще чего!
Робоцистерна уже закачивала в танкетку чистую воду. Вход в Пойнт Ван начинается у них большим залом — то ли цехом, то ли ангаром, так сразу и не разберешь. Человек пять, бросив работу, обступили нас и внимательно слушали. И смотрели на меня так, будто только нежелание международного конфликта не давало им устроить мне тут же показательный мордобой.
Причем это был бы не первый мордобой на Пойнт Ван — у пары ребят я заметил на скулах свежие синяки.
— Что-нибудь
— Ничего не случилось. Так, маленькие проблемы, — сказал Глен. — Ну, все. Тебя залили. Проваливай.
Чуть позже, кажется, дня через два, когда я к ним с кислой водой приехал, первый зал был пуст, и Глен мне все объяснил.
— Ты не обижайся на нас, это нам не тебя, а себя винить надо. Надо было, чтоб мы воду возили или хотя бы по очереди. А так мы свой шанс с дьяволами упустили, а это очень перспективное дело, громадный вопрос престижа, вроде высадки на Луну. Вот задницы нам всем и надрали.
— А с чего ты взял, что я с дьяволами?
— Засняли тебя с 84-го ЕКА-Орбитера, как ты с ними в салки играешь.
«Ого», — подумал я и перепросил:
— С ними?
— Ну, с ним, какая разница?
Ничто не объясняло той всеобщей злобы, которую я увидел на Пойнт Ван.
Нас учили, что в любом замкнутом коллективе с определенной численностью (примерно от пяти до двадцати пяти человек), как бы хорошо он ни был подготовлен к такой ситуации, всегда зреет кризис, который может в конечном счете вылиться в серьезный всеобщий скандал — этакая мировая война в микромасштабе. Но в случае с янками этот кризис наступил что-то уж очень быстро. Если бы они свое виски литрами каждый день глотали, тогда да, тогда кризис понятен, но янки — ребята законопослушные, им в голову не пришло пронести на борт хоть каплю спиртного.
Они не то что мы. Мы-то умудрились затариться коньяком на всю смену из расчета 150 граммов в день на брата. Это была, так сказать, общая касса, а ведь еще проносили дополнительно, «для себя». Алкашей-то среди нас не водилось, но любители были все. Вот у нас как раз и должен был зреть кризис.
А он и зрел.
Когда я приехал на базу от обозленных американцев, то увидел все те же кривые морды.
Основная жизнь у нас обычно теплится на втором уровне, где собраны вместе все служебные помещения и бар. Третий уровень — личные комнаты. На четвертом — бассейн, спортзал, салон автоухода за внешностью (мы называли его почему-то «Студия», не очень понятно, но зато приятнее для слуха, чем этот словесный кошмар, постоянно напоминающий нам, что миром правят идиоты), автопрачечная, медицинская комната и прочие кабинетики для поддержания здоровья и приведения внешнего вида в порядок. На пятом уровне располагалось и хозяйство Никиты Петровича; мы туда практически не спускались — разве из любопытства и естественного желания обнюхать все углы своего нового жилища. Все, что ниже, имеет общее название «шестой уровень» и требует особого допуска — там секреты, спецсвязь, особые лаборатории, высокая политика и прочая многозначительная лабуда, до которой было дело только пятерым — капитану, его помощнику и трем главным научным зазнайкам. А в самом низу шестого уровня — малознакомый нам Юра Архипов, посаженный под замок неизвестно за что.
Конечно же, самым уютным уровнем был второй. Сдав воду, я прошел в бар, чтоб хоть немного снять напряжение. И удивился — там сидели всего пять человек, остальные, наверное, либо работали, либо разбрелись по своим комнатам. Каждый сидел отдельно и делал вид, что читает или пьет «кофе» из общей кассы. Трое ребят из разных отделов, Володька Смешнов и… я своим глазам не поверил… Никита Петрович, наш незамысловатый и незаметный страж какой-нибудь безопасности. Я подошел к стойке и нацедил себе граммов двести коньяку. В большой бокал. Ну их с этими кофейными чашечками.