"Если", 2010, № 5
Шрифт:
Ребекка опускается на колени, раскрывает детям объятия:
— Идите ко мне.
В столбе бледного звездного света пляшет смерчик пыли. А из него…
Лэйви. Мой младшенький. Сыночек.
Он бежит к матери, выглядывает из ее юбок. И произносит те самые слова:
— Как ты сегодня, папся?
Он не понимает толком, что говорит. Ему всего два с половиной.
Все возвращается.
Я вспоминаю.
Потому что Собор хочет, чтобы я вспомнил.
Потому что он решил: пришло время вспомнить.
Допустим,
И, допустим, жертва смотрит на вас, хладнокровно оценивает и не молит о пощаде. Поскольку догадывается: вас этим не проймешь. Не молит и о благополучии близких. Уйма неполных семей прекрасно справляется.
Допустим, жертва взывает к тому единственному, что только и способно вас тронуть. Просит за своих нерожденных детей. Возможно, каким-то чудом он смекнул, кто вы. Что вы. И просит о вашем спасении.
— Убейте меня, — предлагает он, — но не убивайте их.
Объясняете: так не получится.
— Вы же с чертовых куличек будущего, — фыркает он. Все-таки знает! — Сделайте, чтоб получилось.
Вы качаете головой.
Жмете на курок.
В конце концов, мир надо спасти.
Но сомнение посеяно. В вас.
Во мне.
Я не могу иметь детей. «Типы» и люди не скрещиваются.
Я уничтожил бы себя. Свою работу.
Но что если дети были — и я их спрятал?
Спрятал надежно. Желая удержать в стороне от круговорота причин и следствий. Не до бесконечности. Ровно столько, сколько нужно, чтобы переселить их в истинное святилище, которое вскоре появится. Которое я помогаю создать.
И что тогда? Хлоп — и я исчезну, а со мной дети?
Или Вселенная сжалится и оставит нас жить?
Способ выяснить один.
Напомню: в своем доме я соорудил множество черных ходов, тайных лазов в Собор. Фрактальные туннели. Где не властны ни время, ни сознание.
Катакомбы, если хотите.
Ходы ведут к червоточинам, а червоточины — в нижний подвальный этаж собственно Собора. Справедливость желает распространяться. Смысл ищет смысла.
Физические законы Собора просочились в мое жилище.
Строить ходы помогали наладчики. Не все, конечно. Реб был за старшего. Увы, именно этим наладчикам не вернули воспоминания. Из-за краха пенсионного фонда. По крайней мере, так они считают.
Прости, Реб. Простите, братцы. Это я их прибрал.
Опять вас наколола администрация. Начальник я хреновый.
В этих катакомбах и родились мои дети. Собор — такое место, где рядовые причина и следствие ни во что не выльются без вашего желания. Без нужды. Место, где
Спариваться, как звери.
Со всеми вытекающими.
Вот где я спрятал детей.
Детей, которых Собор заставил меня забыть.
Почти.
Ведь кто же, ей-богу, забудет таких чудесных ребятишек?
И теперь…
…теперь мне приходится вспомнить.
Поскольку…
…передо мной стоит Лу.
Мистер Сфера, она окунула палец в наше пространство-время, и глядь — явилась не запылилась. Проверить, выполнен ли заказ. Разобраться со средоточием недоопределенности.
Иными словами, с моей семьей.
— Значит, не послушался, — говорит она. — Я глубоко разочарована, Уильям. — Лу улыбается. Равнодушно. Высокомерно. Всезнайка из будущего.
Улыбка тает. Во взгляде проступает жесткость. Она всегда была там, но теперь ты вдруг понимаешь, кто Лу. Что она такое. Грозная стихия.
— Держись подальше от моей семьи, дрянь, — говорю я.
— Глупо, — отзывается она. — Глупый, глупый человек. Что ты натворил?
Стремительный, быстрее мысли, бросок к моему горлу. Длинные пальцы обхватывают шею.
Я раздумываю, не вскинуть ли пистолет. Не всадить ли в Лу пулю.
Но понимаю, что, даже пройди я усовершенствование, будь я достаточно проворным, стрелять было бы бесполезно. Собор искривит пространство, исказит время. Не позволит убить ее. Не здесь. Не теперь.
Отправляю «хаузер» в карман.
Лу давит. Сильно. С вывертом. Ее сцепленные руки скручивают мне шею.
Тресь. Хруп. Позвоночник ломается. Рассыпается на куски. Чрезвычайно неприятно.
Ее пальцы протыкают кожу. Углубляются в плоть. Рука Лу выныривает обратно, волоча мой спинной мозг.
Вид у меня — краше в гроб кладут. Шея сзади разорвана. Червями свисают нервные волокна — мягкие, липкие.
Однако я чувствую: раны зарастают. Быстро.
— Ну, довольно, — говорит Лу. И, по-прежнему держа за горло, подпихивает меня к двери. Оборачивается к Ребекке. К детям. Взгляд скользит по Джоэлу. Ханне.
Упирается в Лэйви.
Опять она улыбается.
— Мальчуган. Послушай, мальчуган. Сейчас я выведу твоего папу отсюда и сделаю ему больно, — говорит Лу. — А если ты пойдешь с нами, не сделаю. И тебе не сделаю. Больно вообще не будет. — Лу улыбается шире прежнего. Зубастая! — Давай, идем скорее. Все будет хорошо и нисколечко не больно.
Лэйви озадаченно смотрит на меня.
Выпаливает вопрос, все тот же:
— Как ты сегодня, папся?
Ласковый лепет. Лэйви пока не знает, что означают эти слова. Или?..