«Если», 2011 № 07
Шрифт:
А самое главное: нужно всеми средствами доводить до сведения публики, что любая музыка, записанная в цифровом формате, может быть смертельно опасной. Любой портативный музыкальный плеер, любой компьютер, снабженный колонками или наушниками, является потенциальным источником заразы. Ни один музыкальный или видеофайл, содержащий музыку, больше не должен быть доступен для скачивания в Сети. Если старые записи, скорее всего, безопасны, то самые последние коммерческие CD и DVD — не говоря уже о пиратских копиях — уже могут быть заражены «ушными сверхчервями». Короче, любое цифровое устройство, способное издавать звуки в том или
Стимэн вздохнул.
— И хотя музыканты наиболее уязвимы перед угрозой, подозреваю, что именно их больше всего расстроит то, что нужно еще сделать, кроме вышесказанного…
Гарольд Джеймс, обитатель маленького кирпичного домика на окраине Атланты, выключил свой телевизор. Каждый день он считывал с экрана все более и более угнетающие новости, поданные субтитрами. В то время как число людей, пораженных тем, что массмедиа называли «звуковой болезнью» или «музыкоманией», снижалось, отголоски катастрофы продолжали волнами прокатываться по всему миру. Госпитали были переполнены жертвами. Целые кварталы и города оказались выведены из строя. Экономические потери, вызванные всеми этими внезапными заболеваниями и утратой людских ресурсов, погрузили страну в новую депрессию.
И даже самые оптимистичные представители правительства не могли с уверенностью сказать, будет ли найдено средство против страшной болезни, а если будет, то когда.
Джеймс откинулся на спинку легкого кресла. Хотя, конечно, он был согласен, что людские потери в этой катастрофе — самое страшное, тем не менее он каждый раз содрогался, когда видел на экране, как конфискуют или уничтожают музыкальные инструменты. Некий бесчувственный журналист окрестил это явление «аутодафе скрипок». Даже детские игрушечные ксилофоны объявили вне закона.
Музыка была главным наслаждением Джеймса на протяжении всех восьмидесяти лет его жизни. А теперь ее не стало. Конечно же, он как законопослушный гражданин сдал всю свою коллекцию CD и DVD и даже устаревшие аудиокассеты, аудиокатушки и видеоленты, когда недавно сформированная группа бдительных соседей заявилась, чтобы их конфисковать. Эти новоявленные дружинники работали с преувеличенным рвением, так что даже забрали все радиоприемники из его дома, хотя в последние дни, когда Джеймс в очередной раз пытался убедиться, что замолчали действительно все AM- и FM-станции, из их динамиков доносилась одна только статика. А еще в гостиной осталось явное пустое место — там, где недавно стояло его старое пианино.
И тем не менее он ухитрился сохранить самую ценную часть своей музыкальной коллекции. Слава богу, этот источник радости находился в безопасности, а ведь его потеря была бы в прямом смысле невосполнимой.
Хотя солнце уже садилось, за окнами было еще светло. Джеймс тщательно задернул плотными шторами главное окно, чтобы никто из соседей не смог за ним наблюдать. Затем прошел к низкому комоду и открыл дверцу. На полке стояли вертушка проигрывателя и небольшой усилитель. Он включил оба устройства, воткнул в усилитель ведущий к наушникам кабель и пробежался взглядом по стопке пластинок, спрятанных в одном из ящиков комода.
Большая часть его коллекции была запрятана в подвале,
Джеймс аккуратно опустил тонарм на внешнюю сторону пластинки на 78 оборотов звукозаписывающей студии «Victor». Игла вошла в звуковую дорожку, а в наушниках зазвучала сочная мелодия «Georgia on My Mind» в исполнении оркестра Ходжи Кармайкла. Джеймс аккуратно протянул длинный провод, соединяющий наушники и усилитель, к любимому креслу. Усевшись, он ожидал момента, когда корнет Бикса Байдербеке перенесет его в более счастливые времена.
Когда запись отзвучала, Джеймс услышал какой-то приглушенный наушниками стук. Он снял их и понял, что звук идет со стороны входной двери. Не успел Джеймс подняться с кресла, как дверь распахнулась и в помещение ворвались два полицейских с пистолетами в руках.
Одни из них произнес:
— Просим прощения, сэр, но один из ваших соседей информировал нас, что вы, возможно, используете запрещенное оборудование. Мы стали присматриваться к вашем дому, а когда увидели, что вы плотно занавешиваете окна шторами, у нас возник повод для осмотра дома. Похоже, нас верно информировали.
Джеймс слегка оправился от шока и заявил:
— Но эти записи безопасны, офицер! Это ведь не компьютерные жесткие диски и не эти… как их… флэшки, на которые каждый может записать все, что угодно!
Он указал на вращающийся опорный диск проигрывателя.
— Это диски с нарезанными на них дорожками! Они, конечно же, не дают такого чистого звука, как цифровые плееры или CD, но зато имеют одно большое преимущество. Эти старые записи никоим образом не могут быть инфицированы!
Полицейский выглядел лет на 25. Джеймс продолжал убеждать парня:
— Вы хоть знаете, что такое нарезки на виниле или шеллаке?
— Да, я слышал про них. Хотя никогда в жизни не видел. Но мы не имеем права рисковать.
Реакция у молодого человека была гораздо лучше, чем у Джеймса. Одним быстрым движением полицейский сорвал записанный в 1930 году раритетный диск с вертушки проигрывателя и разбил об угол комода вдребезги. Затем, игнорируя протесты 80-летнего домовладельца, сбросил другие драгоценные пластинки на пол и стал крушить их каблуками. Его коллега в это время удерживал вопящего и вырывающегося старика.
Наконец сопровождающийся кошмарных треском и скрежетом разгром был закончен. Перед тем как увести закованного в наручники арестанта, полицейские позволили ему на миг опуститься на колени среди осколков шеллака и винила, чтобы оплакать утрату.
— Вы можете ему хоть как-то помочь, доктор?
Пожилая женщина из глубины своего кресла с мольбой глядела на Стимэна, стоящего у постели больного. На госпитальной койке под капельницей безвольно возлежал седобородый мужчина и мычал ту же самую гипнотическую мелодию, которую он напевал последние три недели. Временами он поднимал руки на уровень лица, и тогда его пальцы как бы перебирали клапаны невидимой трубы, а затем руки снова бессильно опадали по сторонам туловища.