«Если», 2011 № 09
Шрифт:
Муха сел к компу, уставился на монитор, а потом закрыл глаза. Началась сущая фантасмагория — его пальцы били в клавиатуру с невероятной скоростью, латтонский текст на мониторе таял, русский — рос.
Дед склонился над ним, прочитал Мухино творчество и хмыкнул:
— Вроде неплохо получается.
Немного обалдев, мы смотрели на Муху все полтора часа. Потом Муха опустил руки на колени и окаменел.
— Все, что ли? — спросил я.
— Да, — отрешенно ответил Муха.
— Выходи из Ворда.
Он встал и открыл глаза.
— По-моему, даже запятые на местах, — сказал он. — Следующий шаг — избавляемся от квартиранта. Гость, дай мобилку. Попробуем его выманить пальчиком.
Он прочитал заклинание, сделал жест — и на столе возле клавиатуры появился наш черный столбик.
— Покорнейше вас благодарю, — церемонно произнес он. — Получил истинное наслаждение. Много новых слов.
— Получилось! — завопил Муха. — Дед, Гость, получилось!
— Тихо ты! — прикрикнул Дед. — Гость, это дело надо обмыть.
— Кто бы возражал! — обрадовался я.
Я не алкоголик, но бывают случаи, когда выпить просто необходимо — чтобы не спятить. И мы угодили как раз в такой случай: перед нами на столе торчало непонятное потустороннее существо, и мы своими глазами наблюдали чудо.
Бутылка вискаря стояла наготове, стаканы тоже. Муха вытащил из холодильника колбасную нарезку, я тем временем разбулькал виски. А Дед сидел и смотрел на черный столбик.
— Ну, Дед? Ты чего? — спросил Муха.
— Орлы, вы не понимаете… вы еще ничего не поняли!.. Это же оружие! — ответил Дед, показывая на черный столбик.
Я посмотрел на Муху. У них, у геймеров, одно оружие на уме, может, он понял Дедову идею?
— Гость, — сказал Муха, — Дед прав. Только нужно узнать одну вещь. Я хотел, чтобы этот симбионт в меня вселился. А может ли он всосаться в того, кто даже не знает о его существовании? Симбионт, ты нас слышишь?
— Слышу. Тот, кто владеет заклинанием, — хозяин. Я служебное устройство. Повинуюсь.
— Погодите, орлы. Ты сам нам дал заклинание, — вмешался Дед. — Ты точно так же можешь его еще кому-то дать!
— Если бы не дал вам заклинания, мне было бы очень плохо. Теперь мне хорошо. Зачем стану его еще кому-то давать? — спросил черный столбик.
— Ну, мало ли? Попросят!
— Нет. Выполняю только приказы хозяина.
— Если я приказываю войти в какого-то человека, чтобы он заговорил, скажем, по-китайски, ты это можешь сделать?
— Должен сделать. Даже… — он на секунду задумался, — хочу сделать. Китайские слова прекрасные, в каждом много смыслов.
— Так, — сказал Дед. — Ты мне нравишься, симбионт. Ты не пожалеешь, что связался с нами. Орлы, нас трое. В наше время и в нашем лимитрофе три человека, которые друг друга не предают, — это сила. Так, значит… Мы им объявляем войну. Кто за?
— Я за. Руку, что ли, поднимать? — спросил Муха.
— Я за, — я поднял обе руки. Мне тоже все было
— Ты, симбионт? — Дед повернулся к черному столбику. — Хочется, чтобы ты не просто выполнял приказ, а… ну… с душой…
Мне показалось, что черный столбик пожал узенькими, едва намеченными плечишками.
— Это добро или зло? — помолчав, поинтересовался симбионт.
— Хм… — Дед явно хотел ответить, что добро, но вовремя удержался.
— Это справедливость, — догадался Муха. — Ты понимаешь: не бывает так, чтобы зло было злом для всех или добро — добром для всех. Всегда будут недовольные. А когда удается найти равновесие, это вроде как справедливость.
— Я понял. Я за равновесие, — сказал черный столбик. — Но с условием, что не будет ни добра, ни зла.
— Не будет, — хмуро ответил Дед. И потом, когда пошел нас провожать, уже на улице проворчал: — Для этих сволочей справедливость — хуже всякого зла…
По дороге мы с Мухой обсуждали подробности первой вылазки. Когда я сказал «a la guerre comme a la guerre», Муха непринужденно перешел на французский.
— Они устраивают этот балаган в субботу, — сказал Муха. — У меня целых два дня, чтобы все подготовить. Завтра сделаю все Наташкины тексты и отправлю заказчикам. Ей останется только получить деньги. А потом мы уже будем знать, во сколько влетит операция…
— Ее мать — гражданка?
— То-то и оно…
Медицина в нашем лимитрофе такая: гражданам государство часть расходов компенсирует, а «жителям» приходится оплачивать всякие процедуры и лекарства почти полностью. Почти — потому что существует медицинское страхование. Но не все, естественно, покупают полисы. Если бы у Наташкиной мамы был полис — то процентов двадцать ей бы компенсировали, хотя она всего лишь «житель».
Нормальному человеку этого не понять. Когда наш лимитроф получил в подарок от великих держав независимость, то местные сразу затрепыхались насчет исторической справедливости. Их угнетали сперва немцы, потом шведы, потом поляки, потом опять шведы, потом русские — а вот теперь они сами на своей территории хозяева. Значит — что? Значит, гражданином Латтонии может быть только потомственный латтонец, остальные — «жители». А доказать, что ты потомственный, большая морока. Так что большинство русских — «жители», не имеющие права голоса. Вот такая у нас тут Европа…
Последнее изобретение Латтонии — народное движение против русских школ. Латтонцам внушают: если школы закроют, то русские «жители» куда-нибудь разбегутся. И латтонцы останутся единственными хозяевами в лимитрофе. Звучит заманчиво, дураки на эту наживку ловятся. А с удочкой сидят хитрые дяденьки. Оседлав этот дурной патриотизм, они уже который год въезжают в Думу и принимают только те решения, что выгодны их банковским счетам. Такая простая политика, но ведь латтонцам правда не нужна, им нужно, чтобы вся могучая держава говорила исключительно на латтонском языке.