«Если», 2016 № 04 (247)
Шрифт:
Там, где положено быть заболоченным мохово-лишайниковым тундрам, располагается тундростепь — ультрахолодный степной ландшафт с доминированием злаков, а не ягеля и его многочисленных родственников. Короткого северного лета вполне хватает для того, чтобы выросло обильное разнотравье, которому осенью предстоит превратиться в «сено на корню» — и обеспечить пищей многочисленных травоядных. Южнее лежит лесостепь, а еще южнее, например в Предкавказье, — обычные холодные степи.
Приледниковые степи кишат жизнью. Мамонтова фауна поражает эклектичной комбинацией северных видов, заселяющих сейчас тундры и северную тайгу, и форм, которые мы привыкли считать южными. Рядом с шерстистым мамонтом жили многочисленные виды копытных — шерстистые носороги, два или три вида лошадей, дикий осел, два вида зубров, байкальские яки, овцебыки, туры. Северный олень сосуществовал с благородным и дополнялся
Всего этого было МНОГО. На квадратном километре мамонтовой степи паслись 1 мамонт, 5 бизонов, 6 лошадей и 10 оленей. Общее же число средних и мелких копытных на севере Евразии превышало 1 млрд.
Примерно так же выглядели обе Америки и Сахул — Австралия, объединенная с Тасманией и Новой Гвинеей. Южноамериканской сельвы в нынешнем виде не существовало, Сахул был покрыт тропической «лесостепью», и эти ландшафты тоже были полны жизни.
В необычных ландшафтах жили необычные люди, мало похожие на охотничьи племена постледниковья. Ближайшим аналогом обитателей мамонтовых степей верхнего палеолита были современные охотники на морского зверя. По словам американского палеонтолога А. Йелинека, позднеплейстоценовые кроманьонцы Евразии «наиболее сопоставимы с современными эскимосами — единственной сохранившейся культурой, столь же экстремально плотоядной, как и охотники верхнего палеолита». Добыча крупных травоядных, прежде всего мамонта, с избытком обеспечивала население пищей, топливом, сырьем для пошива одежды, изготовления орудий и строительства жилищ. Эффективность верхнепалеолитической «экономики» была огромна. Средний мамонт давал порядка тонны чистого мяса; как следствие, коллективу из полусотни человек было достаточно убивать 12–15 середняков в год. Для сравнения — охотникам, специализирующимся на оленях, для аналогичного результата необходимо убить 600–800 животных.
Отсюда «эскимосский» характер верхнепалеолитических поселений — достаточно крупных (численность участников отдельных охотничьих «мероприятий» оценивается в сотню человек) и существовавших в оседлом или, как минимум, полуоседлом режиме. Прибавочного продукта в «протоцивилизации» хватало на сложное ремесло, искусство и монументальные сооружения.
Верхнепалеолитические поселения в Австралии — это иногда 146 каменных (!) домов. Обитатели подобных поселений пользовались орудиями, часто более изощренными, чем современные «неолитические» племена, были сыты и хорошо одеты, украшены и… нередко чисто выбриты. Находки обсидиановых бритв далеко не редкость. Прогресс, хорошо наблюдаемый археологически, был по сравнению с прошлыми эпохами невероятно быстр — Джаред Даймонд, автор ставшей почти культовой книги «Ружья, микробы и сталь» обоснованно назвал верхний палеолит эпохой «скачка».
Этот странный мир канул в Лету вместе с концом ледникового периода. За редкими исключениями исчезла вся мегафауна — в Евразии, Австралии, обеих Америках, частично в Африке. Место степей и лесостепей заняли тундра, пустыни и непроходимые леса в вариантах от амазонской сельвы до тайги и покрывших практически всю Европу широколиственных лесов. На популяцию хомо сапиенс за пределами Африки обрушился страшный удар кризиса. Население сократилось на 75–80 %, коллективы резко уменьшились и перешли к кочевому образу жизни, материальная культура деградировала, причем в случае австралийских аборигенов — необратимо.
Как мир верхнего плейстоцена мог существовать и почему исчез? Стандартный ответ на второй вопрос — смена климата. Однако, как мы уже знаем, простой ответ — не значит правильный.
Нынешнее межледниковье (а мы живем именно в межледниковье, причем во второй половине) — далеко не первое и не самое радикальное. Температуры периода, предшествовавшего последнему оледенению, были в среднем на 2 градуса выше нынешних; уровень моря, отражающий интенсивность таяния льдов, был на 5-10 м выше.
Иными словами, привязка мамонта и его спутников к строго определенным климатическим условиям абсурдна. Как и современные слоны, они прекрасно чувствовали себя в самом разнообразном климате и самых разнообразных ландшафтах — от Крайнего Севера до зон с умеренно теплым климатом и от безлесных степей до зоны широколиственных лесов.
Равным образом после окончания последнего (вюрмского) ледникового периода ряд популяций мегафауны решительно отказывается вымирать, несмотря на огромные климатические колебания, и в то же время ряд других вымирает, несмотря на отсутствие радикальных изменений окружающей среды. Так, на острове Врангеля карликовые формы мамонта сохранялись спустя 700 лет после постройки египетских пирамид, пережив континентальную популяцию почти на 8 тыс. лет. Гомфотерии, своеобразные четырехбивневые хоботные, продержались в Южной Америке до 400 г. Гигантский тапир исчез в Южном Китае 4 тыс. лет назад. Менее радикальный большерогий олень, быстро исчезнув в Европе, в Сибири тоже вымер существенно позже «соратников» — 7600 лет назад.
При этом на рубеже плейстоцена и голоцена вымирает 30 % африканской мегафауны, хотя радикальной смены ландшафтов и климатических условий на континенте не произошло. По странному совпадению распространение в Африке «человека прямоходящего» 2 млн лет назад сопровождалось вымиранием пяти видов хоботных, включая таких колоссов, как дейнотерий, гигантских свиней Notochoerus и длинного списка других животных. О масштабах зооцида можно судить по сокращению видового состава оставшихся без добычи крупных хищников (более 21,5 кг) — из 29 видов выжило 6.
При этом исчезновение мамонтов на острове Врангеля происходит практически мгновенно после появления на нем людей; гомфотерий несомненно был истреблен. Мегафауна продолжала неуклонно вымирать всюду, где ступала нога человека, до самого последнего времени вне какой либо связи с перестройкой климата. Наиболее известный пример — истребление моа (9 видов, уничтожены за 200–250 лет), однако фактически их много больше. В той же Новой Зеландии был уничтожен гигантский орел Хааста и еще ряд крупных видов птиц, на расположенной не столь уж далеко Новой Каледонии — наземные крокодилы рода мекозух (около 400 г.н. э.). 8 тысяч лет назад прошел через бутылочное горлышко тигр — геном полосатой кошки сохранил следы катастрофического уменьшения численности. На Мадагаскаре, освоенном в 200–500 гг., вдвое сократилось видовое разнообразие лемуров (не выжил ни один вид тяжелее 5 кг). Последний тур был убит в 1627-м, тарпаны вымерли на Украине в 1879-м. Стеллерова корова была полностью истреблена к 1768-му — за 27 лет. Едва не исчезли зубр и бизон.
Моа — вымерший отряд птиц, обитавших в Новой Зеландии. Некоторые достигали гигантских размеров. Не имели крыльев (и даже их рудиментов).
Тарпан — вымерший предок современной лошади. Еще в XVIII–XIX веках был широко распространен в степях ряда стран Европы, южной и юго-восточной европейской части России, в Западной Сибири и на территории Западного Казахстана.
Иными словами, наиболее вероятный сценарий позднеплейстоценового кризиса — «сверхубийство» со стороны верхнепалеолитических охотников на фоне ослабивших популяции мегафауны колебаний климата.
Существует огромное количество указаний на то, что классический «первобытный» охотник, живущий в «гармонии с природой» (весьма относительной) и связанный массой ритуалов и запретов, — это сравнительно очень поздний персонаж и, очевидно, порождение именно кризиса верхнего палеолита. Психология докризисного охотничьего хозяйства была принципиально другой.