Если б заговорил сфинкс...
Шрифт:
Ветром пустыни влетел в мастерскую Хеси. При виде раздавленного учителя горе выбелило его лицо. Черные глаза его затуманились. Прозрачные слезы увлажнили его скорбно неподвижные щеки. Отчаяние лишь подчеркивало светлую любовь к человеку, воспитавшему его. Слуги видели, какое тяжкое бедствие постигло их хозяина, и пали ниц, дважды сраженные — смертью старого художника, к которому успели привыкнуть, и благородными переживаниями его достойного ученика.
Что бы там ни говорили, а вельможи — это высшие существа, истинно лучи божественного фараона, призванные соединять в себе лучшее, что есть в человеке,
6
Туанес умирала...
Все выло и свистело за стенами прочного дома. Нескончаемые потоки песка проносились над его плоской кровлей, порой оседая на нее, но тут же, сдуваемые ветром, мчались на восток. У богов есть неиссякаемые запасы мелких и колких песчинок. Говорят, будто на Западе, за холмистыми зелеными саваннами, вся земля — один песок, один только песок!
Красив он, когда влажным добрым утром искрится на солнце. Но зол, когда, озверев, проникает сквозь мельчайшие щели, сухой и жестокий, лезет в рот, в нос и входит в тебя с дыханием.
Туанес знала, отчего гневаются боги: они исполняют заклинания Хену. По крайней мере она так думала.
За что Хену возненавидел ее? Ведь она не сделала ему ничего плохого. Но не уйти от того, что свершил он, что видела и слышала Туанес.
Уже придя в себя дома, на следующий день после того, как Хену восстановил богов против нее, Туанес почувствовала недомогание. Сначала в животе, затем в груди. Ее стошнило. Она не хотела есть. Только пила воду. Прислушивалась к себе, присматривалась как бы со стороны. Нельзя было не заметить, что внутри ее что-то произошло, что здоровье уже покидало ее. И как было ей не поверить в могущество Хену — мага и чародея?..
Если б знала она, что это беременность наконец-то пришла к ней?! Что их теперь двое угасало на шкуре ягуара!..
А ей казалось, что боги убивают ее по просьбе Хену. И разве врачевание спасет ее отныне? — спрашивала она себя, отдаваясь во власть безысходности и обреченности.
И чем больше вот так искала она в себе малейшие признаки недуга — там скорее находила их и убеждалась, что не скоро состоится ее встреча с Мериптахом и далеко...
И некому было объяснить ее состояние. Она и выросла-то среди мужчин, так же, как Мериптах, не испытав материнской ласки. Счастье совсем покинуло ее.
А тут еще эта ужасная буря, ниспосланная послушными Хену богами...
У постели Туанес сидят ее муж, изнуренный тоской Мериптах, и друг ее Кар. Молчала Туанес все эти дни. Молчит и в последнюю минуту. Нежно смотрит она на Мериптаха, не сводит с него печальных глаз. Ямочки на ее щеках и углубление в подбородке запорошены пылью.
Хочет она что-то сказать на прощание, да боится: в вдруг губы ее, околдованные Хену, не подчинятся ей? Ведь ноги ее, что целовал Мериптах, ведь руки ее, ласкавшие его еще так недавно, не повинуются ей! Нельзя доверяться и голосу своему: роковые для Мериптаха слова могут вырваться — и тогда, так же как и она, угаснет счастье ее, радость ненаглядная, солнце немногих ее дней, ее нежный, умный, самый талантливый на свете — муж Мериптах.
Молчит и Кар. Потому что не раскрывают уста и знающие все. Да и что толку в словах сейчас. Еще и вправду заболеет Мериптах... Туанес не простит ему такого... При нем Хену выпрашивал у богов
Молчит и Мериптах. Ему нечего сказать. Внутри у него голо и пусто. Он даже плохо соображает и уже не понимает происходящего. Вот глаза его Туанес будто улыбнулись ему. Ободряюще. Любяще. И закрылись.
Навсегда!
Не сразу понял неотвратимое Мериптах, а когда мысль эта все-таки дошла до его сознания, вдруг все померкло вокруг и исчезло... Нет для него никого и ничего... Кроме прошлого!
7
Буря умерла вслед за Туанес. Впервые проглянуло солнце. Златоглавый Рэ победил краснорожего Сета и взошел на голубизну вновь ласкового и невинного неба, чтобы осмотреть разрушения, причиненные его врагом.
От многих жилищ остались жалкие обломки. Дворцы вельмож и самого фараона — слава богам! — незыблемо красовались в окружении мусора. Что поделаешь — когда боги враждуют, достается и роме: они ведь всегда у них под ногами.
Надо воспеть славу победившему и его друзьям, чтобы отвести от себя гнев богов. И снова заполнились храмы, сладкогласые жрецы затянули молитвы, подхваченные теми, кто «вечно внизу». И несли жертвоприношения: проголодавшихся в битвах богов надо подкормить. И жрецов тоже. Счастливая страна Кемт: ее опекают столько богов — небесных и земных, сколько не имеет ни один соседний народ.
Грех жаловаться! Не сетовал на судьбу и Хеси: все складывалось благоприятно для него. Тело Рэура — в руках бальзамировщиков. Туанес — тоже. Он вспомнил, каким торжествующим выглядел Хену, когда пришел с этой вестью.
— Боги вняли мне, — хвалился он. — Они боятся меня, великого мага. Туанес умерла, как я говорил!
В самом деле, ее смерть явилась для Хену такой неожиданностью, что Главный жрец Птаха ошалел от восторга. Гордость собой. Самодовольство. Вера в свою силу. Готовность убедить всех в своей непобедимости. Вот что такое Хену сегодня!
— Смотри, Хену, — сказал Хеси, жестами, интонацией, всем своим видом подчеркивая уважение к нему. — Смотри, тебе ничего не стоит убедить царя не называть каменного льва с его головой Та-Мери...
— Я все могу! — пробасил Хену и осекся. — Но как?
— Слушай меня внимательно. Сможешь ли посеять недовольство среди рабочих Мериптаха?
— А где для этого повод, Хеси?
— Я создам его. Но остальное...
— ...сделаю я! — важно прервал его Хену.
— Смотри, какой ты сильный человек! — воскликнул умиленный Хеси. — Какая честь быть твоим другом, Хену...
— И твоим тоже, Хеси!
Они расстались довольные.
А сегодня Хеси воспользовался отличной погодой.
Написав тайное письмо Рэ-ба-нофру о Сенмуте, вельможа отправил в город Он нарочного и велел приготовить носилки. Правда, дом Мериба, младшего брата царя, занимавшего должность меджех нисута — начальника всех строительных работ, был рядом, но улицы еще полны песку, и избалованному вельможе не хотелось утруждать себя. Да и для чего тогда слуги? Чтобы жиреть и бунтовать от безделья?