Если бы у меня было много денег
Шрифт:
Кое-какие сведения я нашел о потерпевшей. Девочка учится на первом курсе факультета журналистики. Семья простая, не очень обеспеченная. Адрес, телефон. Разумеется, прежние.
Я успел сунуть ручку и блокнот в карман за секунду до того, как Васенька, поседевший за дверью, буквально вырвал папку из моих рук.
– Спасибо, Фролякин. Пора придет, и ты все получишь, - успокоил его я.
– Никогда не забуду твоей доброты.
– Лучше бы ты забыл, - выдохнул Фро лякин, делая отметку в моем пропуске.
В контору я не поехал - мне нужно было плотно садиться на телефон и к тому же много врать, а я
– Ба!
– густо пропел он, широко растворяя дверь и распахивая объятия.
– Великий сыщик! Собственной персоной! Почтил! А я - не во фраке. Простишь?
Прохор действительно был не во фраке, а в домашней куртке с «брандендурами», как он говорил, и с трубкой в руке. Была у него такая маленькая невинная слабость - очень старался походить на «настоящего» писателя. Даже бороду пробовал отпустить. Но борода у него не росла, трубка не курилась, а широкая куртка смотрелась на его узких плечах - как драный пиджак на огородном пугале. И вообще, не в обиду ему будет сказано, Прохор - с кривоватыми ногами, чуть вытянутым носом и грустными карими глазами - был похож на старую мудрую таксу. Несмотря на сочный бас и хорошие книги.
– Супчику обрадуешься? Только что разогрел. И по Манечке набежит. Пойдем на кухню.
У Прохора - трехкомнатная квартира, хороший кабинет с большим и удобным рабочим столом, со стеллажами, набитыми нужными книгами, но работает он только на кухне. Неистребима привычка, заработанная в молодости, когда приходилось писать либо на подоконнике, либо ночью в подсобных помещениях.
Прохор переложил со стола на холодильник сумбур бумаг, поставил тарелки, разлил водку.
– Ну, с приехалом, - провозгласил он свой любимый тост, похищенный у какого-то зазевавшегося грузина.
– Заночуешь?
– спросил он.
– Не стесняйся, я опять один. Опять моя дура по каким-то митингам шляется. Уж лучше бы мужика завела, право слово. А то - ни себе, ни людям.
Его жена, в общем-то, милая и не очень глупая женщина, вдруг превратилась в оголтелую демократку. Стала бегать на митинги, где нещадно клеймили тоталитарный режим, давший ей высшее образование, ученую степень, квартиру и хорошего мужа, организовывала сборы каких-то подписей, чаще всего в защиту тех зубастых политиков, которые ни в какой защите не нуждались, участвовала в подготовке их выборов - и совершенно забросила дом.
Но если честно, то Прохора это не беспокоило. Он, похоже, с облегчением ощутил отсутствие супруги, тем более что у них уже намечались нелады на политической почве, а Прохор своих убеждений менять не собирался. И к тому же постоянно нуждался во внутреннем одиночестве, необходимом для творчества.
– Что-нибудь пишешь?
Прохор засмеялся легко, свободно, как человек, наконец-то правильно решивший долго мучившую его задачу. Как брошенный в разгар страсти любовник, внезапно прозревший и увидевший, что предмет его страданий - крив, горбат, соплив, гугнив и косноязычен.
– А что сейчас писать-то? Нынешний издатель, да за ним и читатель, требуют побольше крови, дерьма и спермы. А я так не умею. И не стану. Уж своего времени дождусь.
– Лукавишь, Проша. А это что?
– Я кивнул на ворох бумаг на холодильнике.
Прохор
– Досье собираю для потомков. Чтоб знали, какого времечка нам хлебнуть довелось.
– Он сгреб листы, газетные вырезки, стал их ворошить.
– Это рекламные тексты под рубрикой: «Одна драже «Тик-так». Никогда так не видна наша «новая русская» дурь, как в потугах походить на иностранцев. Пустили Дуньку в Европу - такого дерьма домой навезла!… Хотелось бы мне взглянуть хоть на одного этого творца, по головке его погладить.
– Утюгом, что ли?
– А хотя бы. Вот, - он наугад выдернул листок. Слушай: «Шоколад нежнее шелка». Ты пробовал когда-нибудь жевать шелк, а? Или гладить шоколад? Вот еще: «Чашка кофе - в вашем кармане». Лихо? Да еще горячего, с лимончиком… В кармане… «Мы обуем всю страну». Вот это точно - обуют. Уже обули. «Горячий хот-дог!» Иностранцы сраные. Русского языка не знают, а туда же - по инглишу болтают. Ну ладно, эти-то «бизнесмены» - что с них возьмешь, с убогих: ни чему не учились, читают по складам, только считать умеют, правда, губами при этом шевелят. А то ведь недавно слышал, как один «великий» политик завершил свою программную речь: «Такова селяви!» Так и вижу: они по бумажке заучивают новые слова: консенсус, менталитет, эксклюзив - и перед зеркалом их примеряют, репетируют. Это не смешно, Леша. Это страшно. Это совершенно дремучая дикость. Они, оказывается, из пещер-то и не вылезали. И нас теперь туда поворачивают. Мы уже забываем колесо, скоро забудем огонь - и тогда все, конец… Ну ладно, - он махнул рукой, снова забросил бумаги на холодильник, - ты-то чем живешь? Кого теперь ловишь?
– Я тебе говорил - устроился в сыскное бюро…
– Неспроста ведь, а?
– Неспроста, - я повертел в пальцах рюмку.
– Ты же понимаешь…
– Найдешь?
– Найду.
– А дальше?
Я помолчал.
– Понятно, - вздохнул Прохор.
– Дай тебе Бог. Рискуешь сильно. Моя помощь нужна?
– Нужна. Ты помнишь ту заметку, об Андрее?
– Еще бы!
– Можешь узнать, кто ее писал? Она подписана двумя буквами - «Ж.П.», вряд ли это инициалы.
– Псевдоним. Знаю я его. Сволочь, перевертыш!
– Поможешь мне его сделать?
– А как же! С чувством глубокого удовлетворения. Что ты надумал?
– Я дам тебе совершенно дикую, но абсолютно «достоверную» скандальную информацию от источника, «заслуживающего без граничного доверия». Ты донесешь ее до этого Ж.П., так как только он достоин «эксклюзивной» чести ее опубликовать, и только от своего имени. Там будут такие имена, что его мгновенно сожрут и быстро им покакают. Добро? Только сделать это надо тонко и осторожно. И сам не засветись…
Прохор в восторге потер руки:
– И газетенке этой поганой клизму сделаем, ага? Они все там любят мертвых пинать и живому в спину плюнуть.
– Теперь вот что, Проша. Дай мне на часок телефон. Но тебе лучше не слушать мои разговоры - спокойнее спать будешь.
– Иди в кабинет. Я тебе туда кофе принесу.
Прежде всего я позвонил шефу и доложил о результатах визита к Яне. Высказал свои догадки и соображения. По-моему, все они совпали с его предположениями.
– Думаю, Чванько жив и относительно здоров. Из него выжимают согласие продать магазин…