Если бы всё было иначе
Шрифт:
Мы проходим мимо папы, который смотрит телевизор в гостиной. Кажется, он пытается провести со старой мебелью столько времени, сколько только можно. Видеть папу, лениво растянувшегося на диване воскресным утром, почти так же странно. Раньше, если у него было свободное от работы время, он ходил за покупками, или подстригал газон, или пытался уговорить маму съесть хотя бы что-нибудь.
– Не веселитесь там без меня, – кричит он нам вслед.
– Ты тоже! – отвечает мама, закрывая входную дверь, и обнимает меня за плечи. Мне кажется, еще чуть-чуть, и меня разорвет на части. Эти перемены в моей вселенной почти невыносимы. Теперь я живу
Я чувствую, как мое сердце наполняет надежда, но в то же время мне хочется плакать, потому что я понимаю, как много упустила за свою жизнь. Как только эта мысль приходит мне в голову, меня охватывает чувство вины. Я не могу сказать, что все это время жила без семьи.
Это не так.
Они не приходились мне родственниками, и все же мы были семьей. Хоть под конец нашей истории я и начала сомневаться в том, как они ко мне относились.
Мы проезжаем мимо того места, где раньше находилась кофейня Мэл, и я вдруг отчаянно хочу ощутить вкус кекса «Красный бархат», или булочки с корицей, или теста для печенья с шоколадной крошкой. Мне безумно хочется услышать голос Мэл, ее смех. Хочется обнять ее. Она всегда обнималась так самозабвенно, словно на одну чудесную минуту мы с ней сливались в одно существо.
– Я еще не говорила папе, – начинает мама, – но я думаю, что стулья в столовой тоже стоит поменять. Давай посмотрим, что есть в магазине?
Когда папа в первый раз пошутил, что мама выбрала самый дорогой способ выздоровления, я впервые позволила себе об этом подумать. О том, что мама правда может выздороветь. Даже больше того – что слово «выздоровление» вообще может к ней относиться.
– Конечно, – отвечаю я.
Какой бы непривычной и хрупкой ни казалась мне новая версия мамы, приятно осознавать, что ее волнует мое мнение. Что она правда хочет проводить со мной время. Это ненормально, но у меня появляется чувство, что Мэл снова рядом со мной. Именно благодаря ей я узнала, каково это, когда у тебя есть мама. Коэны научили меня, каково это, когда у тебя есть дом.
Следующий час мы проводим в мебельном магазине, внимательно рассматривая диваны и обсуждая, что лучше: кожа или ткань, полоски или однотонный цвет, дерево или стекло. Затем мы заезжаем в супермаркет, чтобы купить продукты для ужина.
Мы уже направляемся к кассе самообслуживания, когда мама вспоминает, что не взяла замороженные вафли. Я вызываюсь сходить за ними и оставляю ее одну в очереди. Она стоит за байкером – вся его кожа, не спрятанная под одеждой, покрыта татуировками – и заметно нервничает. Я иду к отделу полуфабрикатов, когда в кармане начинает вибрировать телефон.
Это СМС от Уиллоу.
Сегодня вечеринка у бассейна в доме Бэйли Марвин! Придешь?
Рефлекс срабатывает моментально, и вот я уже пишу наскоро придуманную отговорку:
Ой, я бы с радостью, но сегодня весь день помогаю маме! – когда наконец нахожу нужный отдел.
Но дай знать, если тебя нужно будет отвезти домой, – быстро добавляю я, прежде чем отправить сообщение.
Я представляю опасность для других покупателей – иду вперед, уставившись в телефон, и не смотрю по сторонам, – когда вдруг уголком глаза вижу его и замираю на месте. За какую-то долю секунды я замечаю все детали до единой. Его
Когда наши взгляды встречаются, весь мир замирает. У троих людей, которых я любила больше всех на свете, совершенно одинаковые темно-карие глаза. Сейчас эти глаза кажутся мне другими. В них горят боль, злость и какая-то эмоция, которую я не могу разобрать. Он стоит в другом конце отдела и явно собирается развернуться и пойти в обратную сторону. Я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь, но слова не идут.
Я пытаюсь еще раз. Ничего не получается.
Наконец мои ноги начинают двигаться, не посоветовавшись с мозгом. Я выбегаю из отдела полуфабрикатов с пустыми руками.
Когда я становлюсь в очередь рядом с мамой, она бросает на меня непонимающий взгляд.
– А где вафли?
– Я…
– Джесси, что-то случилось? – спрашивает она и вслед за мной смотрит в ту сторону, откуда я только что пришла.
– Они закончились, – выдавливаю я еще одну секунду спустя.
– А, ну ладно, – неуверенно протягивает мама. Кажется, она пытается понять, почему я так расстроилась из-за того, что в супермаркете нет замороженных вафель. – Можем заехать в другой магазин по дороге домой.
Я еще раз оглядываюсь через плечо, как будто меня что-то преследует.
Я даже не надеюсь, что он пошел за мной. Так оно и есть.
Разумеется, так оно и есть.
Я помогаю маме донести пакеты до машины. Все это время она говорит что-то про авокадо, которые мы купили со скидкой. Я пытаюсь слушать, но большая часть меня по-прежнему стоит в отделе полуфабрикатов напротив парня, который был для меня семьей, хоть никогда не приходился мне братом и не вполне мог называться другом.
Я знаю, что он постоянно возвращается в Винчестер, но вижу его впервые после похорон.
В мою голову приходят глупые мысли: «Я одета как бомж».
Банальные мысли: «Он отращивает бородку».
Я стараюсь сосредоточиться на том, что сижу в машине с мамой, но мои уши раздирает какофония звуков.
А в моей памяти проигрывается один и тот же момент. Люк Коэн стоит посреди супермаркета и смотрит на меня так, как будто совершенно меня не знает.
3
Мэл называла свою болезнь «Большим Злом». У нее была теория, что оно есть у каждого человека, независимо от того, известно нам о нем или нет. Еще она верила, что Большое Зло может измениться. Самая важная проблема в твоей жизни может со временем потерять свою зловредность.
Для мамы Большим Злом была депрессия, мешавшая ей хоть как-то функционировать. Для папы – то, что он не знал, как помочь маме или как стать двумя родителями сразу, и в результате похоронил себя в работе. Мэл говорила, что Большим Злом Люка была убежденность, что он должен сделать все на свете, только бы не стать таким, как его отец. А насчет Ро Мэл могла мне ничего не говорить; я и так знала, в чем его беда – он отчаянно хотел добиться своих целей. Играть в теннис в колледже, довести до совершенства свой и так уже почти идеальный удар справа, сделать так, чтобы его мама поправилась. Это отчаянье постепенно вытекало наружу и заставляло его кожу блестеть, а глаза – сверкать.