Если бы всё было иначе
Шрифт:
– Завтра покатается на автобусе, а потом сам ее заберет, – сказал Люк.
Одной рукой он придерживал Роуэна, а другой прижимал к уху телефон.
– Только, блин, не говори, что звонишь маме! – внезапно крикнул Ро. Я была готова поклясться, что его голос никогда в жизни не звучал так раздраженно и капризно.
– Роуэн, заткнись! – зашипела я. Люк наверняка слушал голосовое сообщение.
– Успокойся, черт возьми, или дальше пойдешь сам, – произнес Люк.
– Засранец, – пробормотал Ро, но сделал это едва слышно, из чего я заключила,
После того как мы усадили Ро в машину, я забралась на пассажирское сиденье, и мы поехали к моему дому. Меня не было всего около часа, и, так как в телефоне не наблюдалось ни сообщений, ни пропущенных звонков, я не сомневалась, что родители по-прежнему крепко спят.
Ро тоже тихонько сопел на заднем сиденье.
Люк заглушил мотор у моего дома и, когда я уже выходила из машины, обернулся ко мне.
– Спасибо, Джей-Джей, – проговорил он тихим голосом, чтобы не разбудить брата.
Когда я услышала это прозвище, мое сердце забилось быстрее. Ребенком я ненавидела свое имя. Джесси Рамфилд.
Я ненавидела родителей за то, что они даже не потрудились назвать меня «Джессикой». Они были слишком заняты собой, а тут появилась я. Видимо, я стала для них такой неожиданностью, что им едва хватило сил сократить одно из с самых затасканных женских имен в истории. Они даже не придумали для меня второе имя, которое обычно дают всем детям. Так что в младших классах я начала заставлять людей звать меня Джей-Джей.
Прозвище прижилось, а потом во мне проснулся здравый смысл. Я поняла, насколько глупо себя вела, и запретила окружающим использовать любые варианты, кроме Джесси. Люди, которые до этого пошли мне навстречу (а это были практически все, за исключением родителей), вернулись к изначальной форме моего имени. Все, но только не Люк.
Он продолжал иногда так меня называть.
Редко, но все же.
Не знаю, как мне не удалось выбить из него эту привычку – с моим новоприобретенным здравомыслием и вытекавшим из него презрением к выпендрежникам, которые заменяют свои имена инициалами. Возможно, на самом деле не так-то мне этого и хотелось.
– Всегда рада, – сказала я от всего сердца.
Люк улыбнулся – он почувствовал, что я говорю от души, – а в следующее мгновение я уже захлопнула дверцу машины и побрела к своему дому.
Как и ожидалось, проблем с родителями не возникло, но мое сердце вдруг начало странно колотиться – это порой происходило, когда дело касалось Люка. Например, когда он удалил все песни со своего старого айпода, закачал на него кучу любимой джазовой музыки Мэл и подарил мне на Рождество. Или когда мне поставили брекеты, а он сказал, что моя улыбка «по-прежнему на десять баллов из десяти».
Я легла спать с мыслями о Люке, но следующее утро начала со слов Ро.
Прости за вчера… Если тебя это утешит, у меня раскалывается башка. Мама орала на меня целый час, а Люк говорит, ты сфотографировала, как я танцую брейк???
Я провела пальцем
Проснись проснись.
Проснулась. И что? – поинтересовалась я.
Злишься? – написал он буквально через пару секунд.
А потом прислал гифку с котенком, который блюет неоновыми буквами, складывающимися в слово «ПРОСТИ».
Ну что, я прощен?
Да, конечно, – напечатала я в ответ. – Ты целое лето ведешь себя как козел, но теперь у меня есть гифка с котенком – значит, больше обижаться не на что.
Я только отложила телефон в сторону, как тот снова запищал.
Это сарказм?
А как ты думаешь? – написала я.
Думаю, ты можешь сказать мне это в лицо.
Я не успела спросить, о чем это он, как услышала быстрый стук в окно. Сначала раз, потом второй.
Я подняла жалюзи и увидела лицо Ро, прижатое к стеклу. Он опасно балансировал на ступеньках длинной лестницы, которой папа пользовался, чтобы чистить водосток.
– Ро! – вскрикнула я. – Ты что, с ума сошел?
– Мне будет не с чего сходить, если я сейчас расшибу себе голову об асфальт. Пусти меня!
Я распахнула окно, и Ро бросил в меня какую-то маленькую белую коробочку, после чего ввалился в комнату сам, ударившись об пол. Он так и остался лежать на спине: глядел в потолок и пытался отдышаться.
– Ш-ш, – выдохнула я. – Родители уже проснулись.
– Черт возьми, – произнес он, тяжело дыша. – Напомни мне больше никогда так не делать.
Я опустилась на пол рядом с ним и расхохоталась.
– Господи, ты такой идиот!
– Я пытался сделать широкий жест! – запротестовал Ро.
– Ну да, смерть – это довольно широкий жест.
Я открыла коробку, которую принес Ро. Там оказались две маленькие булочки с корицей из пекарни Мэл.
– Это тебе в качестве извинения, – сказал он. – За то, что в последнее время вел себя как козел.
– Ооо, Ро, – с умилением протянула я. На сердце тут же потеплело.
Вручив ему одну булочку, я взяла вторую себе. Она была липкая, сладкая и такая вкусная, что, когда я ее доела, вдруг поняла, что облизываю пальцы. Я прилегла на пол и тоже уставилась в потолок, чувствуя, как мое плечо касается плеча Ро.
– Расскажи мне что-нибудь хорошее, – прошептал Роуэн.
Я знала: он думает о болезни Мэл и о том, что эта новость заволокла пленкой печали всю нашу жизнь без остатка. Я понимала, что он просит меня отвлечь его от подобных мыслей.
Поразмышляв пару мгновений, я широко улыбнулась и сказала:
– У меня действительно есть фотография, где ты танцуешь брейк. Хочешь посмотреть?
Я потянулась к кровати за телефоном, нашла фото и сунула экран под нос Ро. Он застонал и оттолкнул мой мобильный от себя, но зато повернулся ко мне лицом.