Если дверь без замка…

Казалось бы, мисс Минерва уже давно вышла из возраста, когда охотно предаются романтическим грезам. Но тем не менее тихоокеанские острова оказали и на нее свое чарующее воздействие.

Особенно

ей полюбились прогулки по морскому берегу перед заходом солнца. В это время суток Вайкики становится особенно прекрасен: тени пальм удлиняются, заходящее солнце будто останавливается передохнуть на вершине Алмазной горы. Несколько запоздавших купальщиков плескалось в воде, нежной и теплой, как ласка любимого. У купальной кабины стояла смуглая девушка в купальном костюме. Какая чудная, стройная фигура! Мисс Минерва, которой было далеко за пятьдесят, почувствовала легкую зависть. Молодость, молодость!..

Мисс Минерва украдкой посмотрела на своего спутника. Но Эмос Уинтерслип и теперь остался верен своим принципам. Родившись и проведя всю жизнь на Гавайских островах, он тем не менее придерживался строгих пуританских взглядов, более уместных в чопорном европейском салоне. Предметом его гордости являлось полное равнодушие к окружающей красоте.

– Благодарю, дальше я могу дойти и сама, – произнесла женщина. – Иначе ты рискуешь опоздать на обед.

– Ничего, до изгороди совсем недалеко, – ответил Эмос. – Когда тебе надоест Дэн со всеми его развлечениями, приходи, мы все будем очень рады снова видеть тебя.

– Боюсь, мне уже пора думать о возвращении домой, – заметила его спутница. – Я собиралась провести в Гонолулу полтора месяца, а задержалась на целых полгода. Знаешь, это не совсем прилично с моей стороны. К тому же Грэс уже начал беспокоиться. Каждое утро я даю себе слово, что завтра начну собирать вещи…

– Можешь мне этого не объяснять, – улыбнулся Эмос. – Подобное случается здесь со многими…

– Ты хочешь сказать «со многими слабыми безвольными людьми»? – сверкнула глазами мисс Минерва, и в голосе ее послышались металлические нотки. – Никто из моих знакомых на Бикон-стрит не считает меня такой…

– Что ты, я хотел сказать вовсе не это. Уинтерслипам издавна присуща страсть к бродяжничеству.

– Ты прав. Согласно семейному преданию, в нас течет капелька цыганской крови. Должно быть, поэтому твой отец стал китобоем, а ты родился здесь, на островах. Бедный Эмос, тебе больше бы подошло жить в Мильтоне или Роксбери и работать в какой-нибудь конторе, куда ходят в строгом костюме и с портфелем.

– Не могу с этим не согласиться, – вздохнул собеседник. – Возможно, там бы я добился гораздо большего.

Вскоре они подошли к проволочной изгороди, перегораживающей берег и спускающейся к самой воде.

– Ну вот, здесь заканчивается Эмос и начинается Дэн, – шутливо заметила мисс Минерва.

Эмос открыл было рот, чтобы ответить, но, увидев невысокого человека в белом костюме, который приближался с другой стороны ограды, наскоро попрощался и, резко развернувшись, устремился назад.

–

Подожди! – окликнула его мисс Минерва. – Это же просто ни на что не похоже! Сколько времени ты уже не разговариваешь с братом?

– Десятого августа исполнился тридцать один год! – ответил Эмос сквозь зубы, даже не обернувшись.

– Полагаю, это достаточно долго. Самое время подойти и помириться с ним.

– Ни в коем случае! – воскликнул Эмос. – Своим образом жизни Дэн позорит доброе имя нашей семьи. Должно быть, ты не осведомлена об этом вопиющем…

– Но Дэн пользуется всеобщим уважением…

– Причина которого кроется в его богатстве! Порок в роскошном убранстве милей этому миру…

Ненависть, ясно читающаяся на лице собеседника, устрашила даже такую отважную женщину, как мисс Минерва.

– Добро пожаловать! – раздался знакомый голос. – Рад тебя видеть.

Обернувшись, мисс Минерва увидела радостно улыбающегося ей Дэна Уинтерслипа.

– Я тоже, Дэн. Ну, как поживаешь?

– Очень рад видеть тебя! – повторил он, взяв ее руки в свои. – В моем старом доме так пусто и одиноко. Но теперь юная красавица вдохнет в него жизнь одним своим присутствием.

Мисс Минерва в шутку погрозила ему пальчиком.

– Мой друг, я достаточно долго живу на свете, чтобы принять такое за чистую монету.

– Здесь, на Гавайских островах, мы все молоды. И пример тому прямо перед тобой.

В самом деле, Дэну едва ли можно было дать его шестьдесят три года. На лице, покрытом темным загаром, не было ни морщинки. Только седые волосы на висках подсказывали, что он уже перешагнул порог зрелости. Любой, глядя на Дэна, не дал бы ему больше сорока.

– Итак, мой благонравный брат проводил тебя до самой границы. Полагаю, он просил передать мне самый теплый привет?

– Еще одна попытка помирить вас не увенчалась успехом, – вздохнула мисс Минерва.

– Все не так трагично; ненависть ко мне является смыслом жизни бедняги Эмоса. Каждое утро он приходит сюда, чтобы посмотреть на мой дом. Не иначе ждет, когда он наконец провалится в преисподнюю…

Роскошная усадьба Дэна и его дом всякий раз приводили мисс Минерву в восторг.

В саду буйно росли цезальпинии, похожие на темно-алые зонтики, фиговые деревья, азалии, усыпанные желтыми цветами, и какие-то вьющиеся растения, обвивающие всё кирпично-красными усиками.

«Если бы мои бостонские знакомые хоть раз увидели это великолепие, – подумала гостья, – смогли бы они потом хвалиться своими знаменитыми парками?»

Дом Дэна был построен, как и большинство жилищ на Гавайских островах: у всех комнат только три стены, четвертая же представляет собой ажурную решетку.

В вестибюле навстречу вошедшим с кресла поднялась статная полногрудая женщина и с достоинством поприветствовала их.

– Камаикуи, я снова у вас, – радостно произнесла мисс Минерва.

– Комната наверху для тебя уже приготовлена, – заметил Дэн. – Когда переоденешься, ждем тебя к завтраку.

– Вам не придется долго ждать, – пообещала гостья, поднимаясь по лестнице.