Если это будет продолжаться...
Шрифт:
— Доброе утро.
— Доброе утро, — ответила она. — Как мы себя чувствуем? Лучше?
— Что случилось? — спросил я. — Все кончилось? Или это только перерыв?
— Тихо, — сказала она. — Вы еще слишком слабы, чтобы разговаривать. Но все кончилось, и вы среди своих.
— Меня спасли?
— Да. Но теперь молчите.
Она подняла мне голову и дала напиться. Я снова заснул.
Прошло несколько дней, пока я оправился и узнал обо всем.
Комната, в которой я очнулся, была частью подвалов Ново-Иерусалимского
Зеб пришел навестить меня, как только мне разрешили принимать гостей. Я постарался приподняться в постели.
Зеб, дружище, а я думал, что ты мертв.
— Кто? Я? — он наклонился надо мной и похлопал меня по руке. — С чего ты это решил?
Я рассказал ему о словах инквизитора. Он рассмеялся.
— Меня даже не успели арестовать. Спасибо тебе. Никогда в жизни больше не назову тебя дураком. Если бы не твоя гениальная догадка разложить на полу свитер, никто из нас не выпутался бы из этого живым. А так, поняв в чем дело, я прямиком направился в комнату ван Эйка. Он приказал мне спрятаться в подземелье и затем занялся твоим спасением.
Я хотел спросить его, как им это удалось сделать, но мысли мои перескочили на более важную тему.
— Зеб, а как Юдифь? Нельзя ли мне с ней увидеться? А то моя медсестра только улыбается и велит не волноваться.
Он удивился:
— А они тебе не сказали?
— Что? Я никого не видел, кроме сестры и врача, а они обращаются со мной, как с идиотом. Да перестань темнить, Зеб. Что-нибудь случилось? С ней все в порядке? Или нет?
— Все в порядке. Она сейчас в Мексике, мы получили об этом сообщение два дня назад.
Я чуть не расплакался.
— Уехала? Это же нечестно! Почему она не подождала два дня, пока я приду в себя?
Зеб ответил быстро:
— Послушай, дурачок! Нет, извини, я обещал не употреблять этого слова: ты не дурачок. Послушай, старина, у тебя нелады с календарем. Она уехала до того, как тебя спасли, еще когда мы не были уверены, что спасем тебя. Не думаешь ли ты, что ее вернут только для того, чтобы вы могли поворковать?
Я подумал и успокоился. Он говорил дело, хоть я и был глубоко разочарован. Он переменил тему:
— Как ты себя чувствуешь?
— Замечательно.
— Они сказали, что завтра снимут гипс с ноги.
— А мне об этом ни слова.
Я постарался устроиться поудобнее.
— Больше всего на свете мечтаю выбраться из этого корсета, а доктор говорит, что придется пожить в нем еще несколько недель.
— Как рука? Можешь согнуть пальцы?
Я попытался.
— Более или менее. Пока стану писать левой рукой.
— Во всяком случае мне кажется, что ты не собираешься умирать, старина. Кстати, если это послужит тебе некоторым облегчением, могу сообщить, что подручных дел мастеришко, который пытал Юдифь, скончался
— В самом деле? Жалко. Я хотел бы оставить его для себя…
— Не сомневаюсь. Но в таком случае тебе пришлось бы встать в длинную очередь. Таких, как ты, немало. Я в том числе.
— Но я-то придумал для него кое-что оригинальное. Я заставил бы его кусать ногти.
— Кусать ногти? — Зеб явно удивился.
Пока он не обкусал бы их до локтей. Понимаешь?
— Да, — усмехнулся Зеб. — Нельзя сказать, что ты страдаешь избытком воображения. Но он мертв, и нам до него не добраться.
— Ну тогда ему повезло. А почему ты, Зеб, сам до него не добрался?
— Я? Да я даже не участвовал в твоем спасении. Я к тому времени еще не вернулся во дворец.
— Как так?
— Не думаешь ли ты, что я все еще исполняю обязанности ангела?
— Об этом я как-то не подумал.
— Не мог я вернуться после того, как скрылся от ареста. Теперь мы оба дезертиры из армии Соединенных Штатов — и каждый полицейский, каждый почтальон в стране мечтает получить награду за нашу поимку.
Я тихо присвистнул, когда до меня дошло все значение его слов.
6
Я присоединился к Каббале под влиянием момента. Правда, в тот миг мне было не до долгих рассуждений. Нельзя сказать, что я порвал с церковью в результате трезвого раздумья.
Конечно, я понимал, что присоединиться к подполью значило порвать все старые связи, но тогда я об этом не задумывался.
А что значило для меня навсегда отказаться от офицерского мундира. Я гордился им, я любил идти по улице, заходить в кафе, магазины и сознавать, что все глаза обращены на меня.
Наконец я выбросил эти мысли из головы. Руки мои оперлись уже на плуг, и лемех вонзился в землю. Пути назад не было. Я выбрал себе дорогу и останусь на ней, пока мы не победим или пока меня не сожгут за измену.
Зеб смотрел на меня испытующе:
— Не понравилось?
— Ничего. Я привыкаю. Просто события разворачиваются слишком быстро.
— Понимаю. Нам придется забыть о пенсии, и теперь неважно, какими по счету мы были в Вест Пойнте.
Он снял с пальца кольцо училища, подкинул его в воздух, а потом сунул в карман.
— Надо работать, дружище. Ты, кстати, обнаружишь, что здесь тоже есть военные подразделения. И совсем настоящие. Что касается меня, то мне эта фанаберия надоела, и я рад бы никогда больше не слышать: «Стройся! Равнение на середину!» Но все равно мы будем работать там, где нужно, главное — борьба.
Питер ван Эйк пришел навестить меня дня через два. Он присел на краешек кровати, сложил руки на брюшке и посмотрел на меня.
— Тебе лучше, сынок?
— Я мог бы подняться, но доктор не разрешает.