Если любишь

Чебаевский Николай Николаевич

— Ловко мы это…

Но что тут крылось, Ланя не догадывалась. И не старалась догадаться, не до того ей было. А потом она и вовсе забыла о мотоцикле. Так он и стоял под замком до смерти родителей. Незадолго перед смертью отец сказал дочери:

— Слышь, Ланька… мотоцикл отдай Евсею… Потому как…

Никакого объяснения Ланя не дождалась — отец обессиленно замолчал. Мать попыталась вмешаться.

— Господи, почему Евсею-то? Дочерям-то разве…

Отец недобро скосил в сторону матери кровяные глаза.

— Твое дело

помалкивать! — Потом он уставился на Ланю. — А твое — сделать, как велят.

Испуганная Ланя торопливо закивала:

— Ладно, ладно.

Если бы Евсей взял мотоцикл сразу, Ланя, пожалуй, отдала бы его без колебаний. Но в тот день Евсею забрать его не удалось — пришла Зинаида Гавриловна и осталась дежурить у постели больных. А когда Синкины умерли, в доме, как водится, толпился народ. И мотоцикл увести неприметно никак было нельзя. Привлекать же чье-нибудь внимание Евсей не хотел. Он явился спозаранку на другой день после похорон.

— Одна в избе-то? — спросил Ланю, едва она открыла сенную дверь.

— Почему одна? Дора с Дашуткой спят и еще Шура ночует. А что?

— Одна, стало быть, боишься? Конечно, жутковато на первых-то порах без родителей-то. Ну, пообвыкнешь с божьей помощью… — ласковенько зачастил Евсей. — Отомкни-ка кладовую.

— Зачем?

— А мотоцикл-то?.. Запамятовала отцовское завещание?

— А-а… Так я даже не знаю, где ключ.

— Ключ-то? А ключ вот он, у меня, стало быть. — Грубыми, крючковатыми пальцами Евсей вставил ключ в замочную скважину.

Ланю покоробило: Евсей распоряжается, как у себя дома, даже ключ от кладовой себе забрал. Однако в растерянности она ничего не сказала, никак не помешала старику. Но в сенцы вышла Шура.

— Чего это замками гремите?

— Да вот, дельце тут, — засуетился Евсей.

— Какое дельце?

— За мотоциклом он пришел, — сказала Ланя.

— За мотоциклом? — удивилась Шура. — За каким это? Да, верно, ведь вы осенью «ИЖа» выиграли. Так ты что, продала его?

Ланя сбивчиво объяснила: не продала, а отец велел почему-то отдать его Евсею.

— Как это отдать? За деньги, что ли?

— Он этого не сказал, — пролепетала Ланя. Верно же, как отдать? Отец этого не сказал, теперь она ясно все вспомнила. Но он не говорил и «продай». Разве ошибся словом? Ведь он был еле жив. Приметив, что Ланя колеблется и надо, пока не поздно, действовать энергично, Евсей распахнул кладовку. Шура стала в проходе.

— Ты, Ланька, в уме? Такой подарок «калинникам»!

— Нет, не подарок… Но…

— Не нокай, а прямо скажи, что происходит.

— Я и сама не знаю!.. Но я боюсь, что мотоцикл этот как-то нечестно приобретен, — сказала Ланя, вся вздрагивая. В сенках было холодно, вышла она в одной кофточке, но все-таки зябко ей сделалось не от этого. Ее действительно обуял страх. Даже смотреть было жутко, как мотоцикл поблескивает фарой из-за спины Шуры. Будто не выигран, а украден,

а Евсей явился, чтобы замести следы этой кражи, а она оказалась в роли его помощницы.

— Как нечестно? — почти взвизгнул Евсей. — На билет в магазине получали, все видели. И газета про то писала.

— Но не вы же выиграли?

— Не я, знамо… Но я деньги давал! — вырвалось у Евсея.

— На билет? Тридцать копеек? — насмешливо подхватила Шура. — Верни их ему, Ланька, пусть купит новый билет. Может, «Москвича» выиграет.

Евсей разозлился до того, что готов был кинуться на Шуру, вцепиться ей в горло. Но она ничуть его не боялась, стояла, посмеиваясь, уперев руки в бока. И он вцепился корявыми пальцами в собственную грудь, в дубленый полушубок. Не сказал, а прохрипел, обращаясь к Лане:

— Отдашь али нет?

Ланя уже немного пришла в себя, одумалась.

— Нет, — сказала она. — Сначала выясню.

И до чего же разительное действие оказали эти слова на Евсея! Он сразу весь как-то сник, сжался. Озлобление, ожесточение будто кто-то стер с его лица. Взамен откуда-то выплыла заискивающая улыбка.

— Чего ж там выяснять-то! Сама ж слышала, что тебе батька перед смертью наказывал. Ежели совесть имеешь, так выполнишь посмертное веленье. А нет — господь тебе судья!

На этот раз Евсей убрался восвояси. Потом он приходил еще дважды. Сначала был ласков, улыбчив, вел речь так, что ему, старику, мотоцикл не больно и нужен, а ей, Лане, важно не замарать себя черной изменой. Коли дала родителю обещание, когда он был на смертном одре, то отказаться от него — страшный грех.

Но Ланя к тому времени уже совсем образумилась. Она поняла, что будет дурой, если отдаст «ИЖа» Евсею. Если уж он приобретен был отцом нечестно, то следовало передать его в милицию. Она посоветовалась с Максимом. Тот поговорил с матерью, а Зинаида Гавриловна — с председательницей. Общее мнение выработали такое. Похоже было, что мотоцикл выиграл не Ланин отец, а кто-то другой. Лотерейный же билет у него был куплен отцом Лани на деньги Евсея. Зачем понадобилась им эта афера? Скорее всего Евсей с отцом рассчитывали оказать услугу какому-то темному дельцу. Ведь за «ИЖами» в магазинах очереди, и кое-кому выгодно располагать таким ходовым товаром. Наверное, весной Синкин продал бы мотоцикл кому надо.

Таковы были предположения. Но доказать теперь что-либо едва ли было возможно. И Ланя получила совет: поскольку «ИЖ» считается отцовским выигрышем — значит, это ее наследство. Если же допустить, что отец действительно его выиграл, отдавать его Евсею вовсе нет смысла. Нелепое завещание нелепо выполнять.

— Ведь ты бы не пошла к «калинникам», если бы отец завещал тебе это? — спросил Максим.

— Конечно, нет!

— И теперь нечего колебаться. Если Евсей может доказать свои притязания, пусть доказывает их через суд. Так ему и скажи раз и навсегда.