Если любишь

Чебаевский Николай Николаевич

Ланя улыбнулась. Слова парня, очевидно, пришлись ей по сердцу. И Максим буквально просиял: так удачно исправил свою оплошность. Он поднял корзину на плечо и не пошел, а побежал вверх по тропке. Ланя догнала его, когда он, запыхавшись, поубавил шаг.

— Хватит выхваляться, — сказала она весело. — Давай-ка лучше понесем вместе.

— Давай!

Коротка, чересчур коротка показалась Максиму дорожка. Не успел он даже придумать, как бы поделикатнее завести тот разговор, из-за которого искал Ланю, девушка остановилась у калитки.

— Спасибо

за помощь.

Вот это да! Ланя не пригласила его зайти в дом, она не пускала его даже во двор. Права, видно, мать — слишком злые ползли по селу сплетни. И девушка стремилась оградить себя от них. Это ясно. Но все же обидно, когда тебе указывают от ворот поворот. И без всякого уже подхода парень вдруг сказал:

— Треплют по деревне — Алка вех тебе подбросила. Из-за меня…

— Трепать все можно.

— Ты считаешь, это неправда?

— Неправда.

Максим уставился на Ланю озадаченно. И было отчего. Все выходило не так, как он предполагал. Ожидал увидеть Ланю в смятении, торопился поддержать ее, утешить. А она… Понятны были бы самые несправедливые укоры, ожесточенность, но такое спокойствие… Алку даже оправдывает. Решительно ничего не разберешь!

— Разве корова не отравилась?

— Отравилась.

— И ты свою взамен увела?

— Увела.

— Так не с неба же вех свалился.

— Наверно, не с неба.

— Кто тогда, кроме Алки…

Не в интересах Лани было обеливать Алку в глазах Максима. Смолчать бы ей, пусть бы у парня осталось подозрение, пусть бы он думал, что Алка до безумия злая, страшно опасная. Да не могла Ланя покривить душой. Противно ей было наговаривать или молча сваливать на Алку вину, в которую она сама не верила.

— Нет, Алка все-таки ни при чем, — сказала Ланя тихо, но твердо.

— Больше некому…

Ланя оглянулась по сторонам, сказала еще тише:

— По-моему, сделали это калинники.

— Ну?! — Максим тоже заозирался, но не с опаской, как девушка, а словно искал, кого он может притянуть к ответу.

— Почему ты так думаешь?

— Я бы не подумала, если бы Евсей деньги не предложил.

— Деньги? Тебе?

— Мне… Встретил вчера на улице да и говорит так ласковенько: слыхал, беда горькая у тебя, девонька, приключилась. Только ты не горюй больно-то. Жизня-то по-всякому к человеку оборачивается — и передом, и задом, и боком. Где погладит, а где и ушибет…

Ланя настолько похоже передала вкрадчивый голосок старика, что Максим фыркнул.

— Пофилософствовать он горазд.

— Только надо, говорит, чтобы сердце от всякой обиды не каменело. И потому забудем, мол, все, что промеж нас злое было. Из-за Лехи-дурня весь сыр-бор загорелся… А теперь все, что было, водой смыло, травой поросло. И подобру, по-соседски надо жить… Я сначала даже не сообразила, что к чему, зачем он затеял этот разговор. Отвечаю, только бы отвязаться: «Ладно, все уж я забыла!..» Видел бы ты, как он обрадовался, как залебезил после этого! Без коровенки, говорит, знамо дело, жить в деревне худо. Коровенку надо опять

завести. Сват Илья как раз продает… А ежели денег нет — по-соседству завсегда выручу. Сколь потребуется, столь и одолжу. Возвернешь, когда справишься с нуждой. Хошь через год, хошь через два…

— Ты, конечно, не взяла?

Ланя не ответила, но бросила на Максима такой взгляд, что ему стало стыдно.

— Прости, — сказал он. — Знал и без этого глупого вопроса, что не взяла.

Девушка смягчилась, стала рассказывать дальше.

— Как только предложил Евсей свои поганые деньги, так я и догадалась, что это он сам или кто-то из его калинников вех подкинул. Деньги сует, а прямо глядеть не может, глазами юлит и руки трясутся… Надо бы мне сразу же объявить ему о догадке, посмотреть, как бы он стал выкручиваться. Но так мне противно сделалось — не смогла ничего сказать, сразу убежала, дурная!

— Эх, жалко! Оглушила бы — может, признался…

— Дожидайся, признается! Страшный он хитрюга, знает, что доказательств у меня никаких нет. Еще бы в клевете обвинил… Думаешь, зря он добрячком прикинулся и старое забыть призывал? Небось, не только мне твердит: что было, то травой поросло…

— Да, голыми руками его не возьмешь.

— Тем более, что мне и самой еще непонятно, зачем он это сделал.

Максиму тоже далеко не все было ясно. Если Евсей мстил за то, что ему не давали жить «на божьей воле», так вина тут была не одной Лани. А если подбросил вех, чтобы сломить девушку очередным несчастьем, так неужели ему не пришло на ум, что есть кому поддержать ее. Или он не полагался особенно на кару господню, которую не раз призывал на головы своих врагов, и решил кое-кому в назидание покарать Ланю собственной рукой?.. Тогда зачем деньги подсовывал? Для отвода глаз? Или тоже с какой-то подлой целью? Может, надеялся, что Ланя будет вечно благодарна ему и по-соседски станет смотреть на все его делишки сквозь пальцы? А может, хочет ее втянуть в секту?

— Но если не ясно, зачем это сделано, так ясно другое — ничего он не добился. И не добьется никогда! — произнесла Ланя ожесточенно. — Уж если раньше не сумел, то теперь и подавно!..

— Какая ты отчаянная стала. — Максим потянулся к Лане, намереваясь обнять ее.

Она ускользнула.

— И отчаянная и неприступная, — восхищенно произнес Максим.

— Смейся, смейся!

— Я не смеюсь. Я удивляюсь переменам в тебе.

— Удивляйся на здоровье. И иди-ка домой. Мне белье развешивать надо.

— Я помогу.

Он взялся за корзину. Ланя испуганно прикрыла ее руками. Лишь тут Максим сообразил, что проявил усердие не по разуму. Не могла же девушка вместе с ним развешивать свое девичье белье! Поэтому она, конечно, и в ограду его не пустила, а остановилась у калитки. По-этому теперь и выпроваживает.

Обрадовавшись такому открытию, парень все же поймал Ланю за руку, быстро привлек к себе и поцеловал в подбородок: отстраняясь, она закинула назад голову, и до губ дотянуться не удалось.